— Что за шум? — Это были её первые слова, когда она вошла.
Коко завывал в знак протеста, и стены его темницы усиливали вой.
Беверли осмотрела все комнаты, и Квиллер привлёк её внимание к пропаже этюдов с изображениями человеческих фигур.
— Возможно, Дафна забрала их домой, — предположила она. — Я ей позвоню.
Прибыл Роджер Мак-Гилеврэй со своей камерой, и Квиллер, забрав кота, незаметно удалился через боковую дверь. Ему не хотелось, чтобы в газете появились фотографии Коко и сенсационные статьи о коте-ищейке.
Он упорно защищал тайну Коко. Удивительные способности кота были известны только двум людям, и оба они служили в правоохранительных органах. Даже Полли и Арчи ничего не знали о Коко-детективе, да и не приняли бы этого всерьёз. Квиллер и сам затруднялся объяснить природу загадочного феномена — разве что у нормальных котов сорок восемь вибрисс, а у Коко — шестьдесят.
В тот же день новость появилась в газете. Шериф, говорилось в статье, выехал по звонку «соседа», увидевшего, что входная дверь открыта. Пропало несколько «произведений искусства». Незваного гостя «клюнул и прогнал» попугай, находившийся в здании.
Сообщение поместили на третьей полосе, поскольку первая была занята. Центральное место отвели репортажу Роджера об открытии Центра искусств. Были названы имена двух лиц, выигравших в лотерее: Рональд Фробниц и Торнтон Хаггис. «Ха! — подумал Квиллер. — Второй везунчик тоже воспользовался вымышленным именем». На первой странице также напечатали его собственный ехидный материал о презентации даров в Фермерском музее:
В субботу днём в музее Гудвинтера в Норт-Мидл-Хаммок толпа, состоявшая из 310 посетителей, выпила 450 чашек чая и осмотрела коллекцию из 417 предметов старины в стальном амбаре площадью 1800 квадратных футов, где 83 добровольца провели в общей сложности 2110 часов, составляя каталог экспонатов, принесённых в дар 291 жителем Мускаунти.
«Это первый и последний раз, когда коллекция демонстрируется публике, — заявил представитель музея. — Поскольку эти единицы хранения потребуются для временных выставок в фермерском доме, новая система подскажет нам, что у нас имеется в наличии и где конкретно хранится каждый предмет».
Компьютеризованный каталог был создан благодаря пожертвованиям граждан и дотации Фонда Клингеншоенов. Копии каталога можно приобрести за небольшую плату, необходимую для покрытия расходов на ксерокопирование. За такую же цену дарители предметов быта могут получить к ним доступ для фотографирования. Все дары не облагаются налогом.
По просьбе Квиллера под материалом не стояла фамилия автора. Не было подписи и под фотографиями, запечатлевшими менеджера музея, стальной амбар и посетителей у стола с угощением. Репортаж о музее сопровождался чем-то вроде стихотворения, заключённого в фигурную рамку:
НОСТАЛЬГИЯ
Двадцать четыре стула с ножками,
Десять стульев, у которых не хватает ножки,
Граммофон с пластинками Карузо,
Семь флагов с 48 звёздами,
Складной операционный столик доктора.
И четыре белых эмалированных ночных
горшка.
Тридцать девять надбитых фарфоровых чашек,
Пять стеганых одеял ручной работы в пятнах,
Две заплесневелые деревянные стиральные
доски,
Женская шляпка с вылинявшими перьями
страуса,
Форма медсестры образца 1910 года.
И три ночных горшка, окрашенных под гранит.
Два крючка с перламутровыми ручками
для застегивания пуговиц,
Коробочка с 207 открытками, надписанными
вручную,
Пять школьных парт, на которых вырезаны
инициалы,
Шесть с половиной пар сапожек со шнуровкой,
Грелка без пробки.
И два ночных горшка в синюю крапинку.
Коробка со 145 фотографиями, на которых
неизвестно кто запечатлён,
Три опасные бритвы,
Пара мужских гетр из серой замши,
Куртка с меховой подкладкой, изъеденной
молью,
Набор хирургических пил и скальпелей.
И один подлинный беннингтонский
ночной горшок.
Хотя Квиллер старательно обходил стороной редакцию газеты в тот понедельник днём, ему сообщили, что там творилось. Телефонные линии были перегружены из-за звонков возмущённых читателей, так что телефонная компания сократила обслуживание газеты, дабы не ставить под угрозу всю телефонную сеть округа. Менеджер музея, недавно поселившийся в Пикаксе, требовал увольнения виновного, не подозревая о том, что «Всякая всячина» обязана своим существованием Фонду Клингеншоенов. Была созвана редакционная летучка, чтобы обсудить создавшееся положение, но редакторы и остальные сотрудники газеты устроили автору овацию стоя, и совещание завершилось взрывом оглушительного хохота.
Во второй половине дня Квиллер сидел в павильоне с сиамцами, обложившись журналами, как вдруг внимание его привлекла внезапная перемена в поведении кошек. Вытянув шею и навострив уши, они пристально смотрели на дорожку, ведущую к Центру искусств. Через несколько минут захрустел под чьими-то ногами гравий, и Квиллер пошёл взглянуть, кто нарушил границу его владений. И тут из-за поворота дорожки показался пухленький маленький мальчик.
Квиллер не особенно жаловал малолеток.
— Что-нибудь ищешь? — резко спросил он, уперев кулаки в бока.
— Просто слоняюсь вокруг, — дружелюбно ответил мальчуган с невинным выражением лица. Это был один из упитанных белокурых и румяных сорванцов — из таких в Мускаунти потом вырастают великаны. — Что это такое? — спросил он.
— Что именно?
— Эта штука со стеклянными экранами вокруг.
— Это павильон.
— О… Как пишется это слово? — Квиллер произнёс его по буквам, а мальчик внимательно изучил строение и объявил: — Это октагон.
— Что?!
— Ну, у него восемь сторон.
Это было так забавно, что Квиллер утратил всю свою воинственность.
— Как тебя зовут?
— Калверт.
— Калверт? Твой отец — инженер-дорожник?
— Он фермер. Мы живём на Бейс-лейн.
— Как его имя?
— Ролло Макби.
— Я его знаю, — сказал Квиллер. — Как и твоего дядю Бойда. Мы встречались в кафе. А что ты здесь делаешь?
— Меня послала мама. Я отнёс суп и рисовый пудинг миссис Коггин. Ей за девяносто. Но у неё нет сенильного слабоумия.
Тут Квиллер пришёл в такой восторг, что пригласил мальчика в павильон и познакомил с кошками.
— Я никогда таких не видел, — объявил Калверт.
