Время от времени, как пришельцы из другого мира, появлялись огромные ажурные конструкции — выставленные в цепочку опоры высоковольтных линий электропередач. От них разносился слабый, но постоянный гул, в темноте вокруг обледеневших изоляторов мерцало зеленоватое свечение.
Снег укрыл отвердевшую землю равномерным, но легким покровом. Заносами еще не пахло, и ветки деревьев не склонялись под тяжестью наброшенных перин. Одна проблема отпала — мотоцикл больше не буксовал в грязи.
Больше не приходилось слезать и толкать его вперед. Зато возникла другая забота — придерживать его скольжение по льду. На каждом повороте машину заносило.
Возможно, единственную в этих краях трассу федерального значения регулярно чистили от снега, посыпали солью. Но Терпухин давно уже отклонился от нее в сторону, заехал в глушь, где людей почти не встречалось. На последней заправке залил в придачу к баку аж три канистры, догадываясь, что на следующую может долго еще не нарваться.
Теперь он точно так же правил одной рукой, как и Гоблин. Другую, правую, от самого плеча до запястья сковывал гипс.
После падения Терпухин очухался на несколько часов позже Гоблина. Ни «Харлея», ни его владельца нигде не было видно. Вкус горечи во рту был таким сильным, словно от удара лопнул желчный пузырь. Но это была горечь злости на себя, горечь разочарования от упущенного шанса.
В отличие от своего противника, Юрий помнил все до последней секунды. Первый раз смог добраться до Гоблина, ухватил его крепче некуда. И на тебе выпустил.
Открытый перелом руки давал о себе знать на каждом шагу, пронизывал все тело болью. Терпухин подвязал ее к шее, чтобы меньше болталась, но понял, что возвращение за мотоциклом придется отложить. Первым делом найти хирурга, наложить гипс…
Врач предупредил об осторожности, спросил, нужен ли больничный. Ему даже в голову не могло прийти, что к полудню пациент будет мчаться на мотоцикле.
Искать Гоблина стало гораздо сложнее — одинокий ездок ушел в те края, где люди, машины и дома у дороги попадались гораздо реже.
И все-таки после недельных блужданий Атаман вышел на след.
Иногда он даже различал в воздухе, тихонько звенящем от мороза, отдаленный стук «харлеевского» сердца. Это могло быть самообманом, слуховой галлюцинацией, но Атаман сворачивал на стук, спешил за ним.
В здешней глуши транспорт попадался не чаще, чем три раза в сутки. Какой-нибудь трактор на колесном ходу с обледенелыми бревнами в прицепе, старенький «уазик» или бортовая машина с молочными бидонами.
Атаман каждый раз спрашивал о бородатом мотоциклисте. Отвечали как-то неопределенно.
Вроде что-то видели однажды вдали, вроде слышали. От одного из водителей пахло крепким табаком, от другого недавно принятой внутрь жидкостью для чистки стекол. Атаман начинал подозревать, что здесь, в глуши, люди просто не хотят показаться несведущими.
Рассматривал отпечатки на снегу. Их было не так много, но ведь и дорогу проложили узкую, два грузовика уже с трудом бы на ней разъехались. Время от времени как будто повторялся один и тот же след — след новенькой, с четким узором резины. Иногда рельефно вырисовывался, иногда пропадал — там, где ветром снег сдуло с ледяной корки.
Но все-таки Терпухину суждено было получить весомое подтверждение. Там, где лес после некоторого перерыва снова вплотную подступил к дороге, он вдруг увидел прямо перед собой серое тельце. Притормозил, сошел с мотоцикла…
Мертвый волчонок лежал, оскалив молодые, еще мелкие зубы. Атаман дотронулся до него рукой — тепла почти уже не чувствовалось, но он не был полностью окоченевшим. Это Гоблин, его почерк.
Внезапно Терпухин ощутил чье-то присутствие рядом. Поднял голову. Впереди, метрах в тридцати, стоял на дороге матерый хищник.
С такого расстояния Атаман не слишком отчетливо видел глаза зверя, но тяжелый взгляд чувствовал.
Видел ли взрослый волк момент наезда? Способен ли серый зверь различить двух мотоциклистов? Или любой на двух колесах теперь должен нести ответственность за дела Гоблина?
Люди ведь тоже частенько пользуются принципом коллективной ответственности: кто-то из твоего рода-племени совершил преступление, значит, ты, сородич, должен ответить по всей строгости. Если волк задрал корову, то облаву устроят на всех без разбору.
Поворачивать назад Терпухин никак не мог: не время сейчас было делать крюк. Развернувшись, он признает свою вину. Но ведь волк — хищник, ему не нужно ни прямых, ни косвенных улик, чтобы прыгнуть, напасть.
Тронувшись с места, Терпухин почти сразу отпустил руль и взялся за саблю — ту самую, наполовину обкорнанную сваркой, которую взял с собой из дому. Жалко серого зверя, но выхода, наверное, нет — или он, или ты.
Волк оставался на месте, ожидая того, кого опознал как врага. На последних метрах Терпухин все-таки передумал: сунул саблю за широкий армейский пояс и снова ухватился за руль.
Немигающие желтые глаза… Прыжок с раскрытой пастью. Терпухин едва успел накренить мотоцикл — серый бок задел щеку, обманчиво-мягко щекотнув ее шерстью. Колеса проскользнули, сорвавшись в букс, чоппер едва не опрокинулся. Если б машина завалилась, прищемив Терпухину ногу, защищаться было бы сложно.
Но Атаман проскочил. Он понимал, что это не конец, в лесу наверняка целая стая и волки постараются его достать.
* * *
Полет на вертолете попортил много крови всем его участникам, но закончился, к счастью, благополучно. Об операции этого нельзя было сказать. Левашов боялся, что наверх через командированного следователя может уйти подробная информация. Пригласил Парамонова к себе в кабинет, завел задушевный разговор, прощупывая почву.
Гость из Ростова не собирался никого подводить под монастырь. Но хотел использовать в интересах дела опасения полковника. Добился того, что допросы свидетелей и потерпевших целиком передали в его руки.
Доставленные из отстойника водители рассказали, как неизвестный на мотоцикле предъявил фотографию девушки буквально через сорок минут после ее отъезда с Гоблином.
Машинист и его помощник поведали невероятную историю о прыжке мотоцикла из вагона.
Глубокая борозда на насыпи вполне ее подтверждала.
Катино тело было обнаружено во второй и теперь уже в последний раз. Рядом сидел на снегу прикованный цепью Хмель. Наполовину поседевший от страха, он дико озирался, сжимая в руке гаечный ключ. Умолял не выпускать его, держать в камере. Даже на допрос выходить боялся.
В гостиничном номере обнаружился Вадим Улюкаев. Он внешне спокойно принял известие о гибели жены. Но разговаривать не хотел. Парамонов решил не мучить человека. Пусть везет покойницу домой, хоронит, устраивает поминки, заказывает памятник. Одним словом, делает все положенное, избавленный до поры до времени от допросов.
