Он взглянул так, точно я сморозила страшную глупость, давая
понять, что тут двух мнений быть не может. С какой еще стати ему сюда являться?
Только по велению хозяев. Когда он вот так смотрел, становилось не по себе,
потому что понятно: чужая жизнь для него не дороже копейки. Впрочем, и свою он
не очень ценил, если не врал, конечно.
Будь я умной, то, не давая волю лицевым мышцам, спокойно бы
приступила к изложению наших дел. Но, видно, кое-какие мыслишки насчет того,
что Лукьянов как-то выделял меня из толпы сограждан и даже испытывал ко мне
некие чувства, не скажу серьезные или большие, а просто вспоминал иногда, что
есть, мол, такой человечек, мешали мне, словом, я повела себя как идиотка, и не
просто идиотка, а влюбленная. Это похуже. Я закрыла лицо руками и принялась
хохотать, Лукьянов, насвистывая, побрел в ванную. К тому моменту, когда он
вышел оттуда, я смогла вернуть себе здравомыслие до такой степени, что заварила
кофе, выпила чашку и прикинула, как потолковее объяснить, что тут у нас
происходит, не тратя лишних слов. Он этого не любит, лишние слова, имею я в
виду. Мы уже работали с ним год назад, и о его стиле я имела представление.
Лукьянов устроился в кресле, выпил кофе, косясь на меня, и
вдруг спросил:
– Ты все еще меня любишь?
– В горизонтальном положении гораздо больше.
– Ну, наконец-то ты начала острить. Признаться, тебе
это никогда не удавалось. Но так ты по крайней мере похожа на саму себя:
стервозную бабу, которая мало что чувствует, но которая почему-то решила, что
ей это необходимо. Вот и играет то в Жанну д'Арк, то в Зою Космодемьянскую.
Хотя я к этому привык. Однако роль Джульетты идет тебе так же, как мне роль
доброго самаритянина. Свои незаурядные театральные способности пробуй на
ком-нибудь другом.
Можно было опять засмеяться или заплакать от обиды. Пожалуй,
все-таки заплакать, то есть зареветь, горько, с причитанием. Пусть бы еще раз в
ванную сбегал, чистота – залог здоровья. Но мне не хотелось. Хотелось совсем
другого, и я подумала, почему бы и нет? Имеет человек право раз в жизни
порадовать себя.
Я поднялась и, глядя в его глаза, которые стали холодными,
как льдинки, сказала:
– Я люблю тебя. Я за тебя жизнь отдам. – После
чего с удовольствием заехала ему в челюсть. Пальцы противно хрустнули, но душа
пела, так что боли я не чувствовала. Я села и сказала: – Надеюсь, ты не в
обиде. Теперь, когда мы обменялись комплиментами, с лирическими отступлениями
можно покончить и перейти к делу.
Саша потрогал челюсть и сказал:
– А ты знаешь, очень неплохо. Главное, с душой.
– Я старалась. Так мы переходим к делу, или ты еще
немного расскажешь о моей стервозности, я поплачу, ты второй раз помоешься…
– Извини, – сказал он серьезно. – Я не хотел
тебя обидеть. То есть хотел, конечно… что тут скажешь, – развел он руками
и впервые показался мне каким-то растерянным, даже беспомощным.
– Ты прав, – решила я утешить его. –
Джульетта из меня, как из тебя добропорядочный отец семейства. Хотя, может, ты
не совсем потерян для общества и мне так только кажется. Так я могу приступить
к изложению?
– Валяй, – засмеялся он. Я собралась было показать
класс московскому гастролеру, но тут зазвонил телефон.
– Не судьба, – пробормотала я, взяв мобильный.
Звонил Дед.
– Детка, что там с этим маньяком? Вы еще долго будете
топтаться на месте?
– С маньяками быстро не получается, – съязвила я.
– Хочешь сказать, он полгорода перережет, а вы все
будете руками разводить?
– Ну, до половины города все-таки далековато…
– Что с тобой? – спросил он резко. – Откуда
этот дурацкий тон? – Продемонстрировав возмущение и недовольство, дав
понять, что шутки неуместны, Дед перешел к насущному: – Боюсь, своими силами
вам не справиться. – Я широко улыбнулась, благо Дед видеть это никак не
мог. – Сегодня должен приехать Лукьянов. Вы отлично сработались в прошлый
раз и…
– Он уже приехал, – осчастливила я его. –
Сидит напротив.
– Да? Замечательно. Думаю, за пару недель вы с этим
маньяком разберетесь.
Дед отключился. Я пожала плечами и приступила к изложению.
Мой рассказ занял двадцать две минуты. Собой я осталась довольна, четко, сжато,
но доходчиво. После такого доклада вопросы практически исключались. Впрочем, я
была уверена, что у Лукьянова они найдутся. Излагая, я в то же время размышляла
вот над чем: что такое назревает в нашей богадельне? Конечно, маньяк –
серьезная угроза спокойствию граждан, но появление Лукьянова… Черт, что же на
самом деле происходит? Лялин намекал на некие подводные течения. Лялину можно
верить, нюх у него получше звериного.
Когда я закончила свой рассказ, Саша, откинувшись в кресле,
заявил:
– Очень сомневаюсь, что это маньяк.
– Я тоже. В любом случае я рада, что ты решил помочь
нам. Помни, у тебя две недели.
– У нас, – хмыкнул Саша.
– Ты теперь главный, с тебя и спрос, а мое дело
холопское: поднести, подать или вот потрахаться, чтоб ты не скучал.
– Нарываешься, – сказал он беззлобно.
– Чужаков никто не любит. И парень, что занят этим
делом, при виде тебя не придет в восторг.
– На восторг я даже не рассчитываю. И пока не вижу
повода вмешиваться.
Не думайте, что я вздохнула с облегчением. Чувствовала я
себя скверно, потому что ничего не понимала, а играть вслепую – вещь
малоприятная и рискованная.
Вновь зазвонил телефон. Вешняков казался возбужденным.
– Я возле твоего дома, сейчас зайду.
– Что-нибудь случилось?
– Есть новости.
Я пошла открывать дверь.
Артем начал говорить еще с порога:
– Нашли парня, что покупал трусы в отделе женского
белья. Я подумал, что ты захочешь взглянуть на него.
Я пожала плечами, не очень-то веря, что парень тот, кто нам
нужен, но разочаровывать Вешнякова не хотелось. Тут он обратил внимание на
Лукьянова, который вышел в холл, держа на руках Сашку. Я в тот момент надевала
кроссовки.
– Здравствуйте, – немного растерянно сказал Артем.
Как видно, появление мужчины в моем доме казалось ему чем-то невероятным.
– Привет, – кивнул Лукьянов, а я затараторила:
