– Здорово, – присвистнула я, как только смогла
прийти в себя. Дед стоял бледный до синевы, гнев в его глазах уже потух, теперь
в них осталась одна растерянность. Должно быть, он был потрясен не меньше меня.
Сказать по чести, не ожидала я от старого друга такой прыти.
Еще минуту назад могла бы руку на отсечение предложить, что он никогда, ни при
каких обстоятельствах… и так далее, а вот гляди ты… в этом мире все меняется, и
с руками следует быть поосторожнее во всех смыслах.
Сашка все еще метался возле его ног. Я было испугалась, как
бы Дед в сердцах не пнул звереныша, но он, похоже, вовсе ничего вокруг не
замечал. Подхватив Сашку на руки, я вышла из кабинета, громко хлопнув дверью.
– Ну что? – спросила Ритка испуганно.
– Дай листок бумаги и авторучку.
– Зачем?
– Дай, – рыкнула я.
Ритка испуганно пододвинула бумагу и ручку, но все-таки
спросила, потому что по природе была чудовищно любопытной:
– Что это рожа у тебя такая багровая?
– Допекут, пойдешь пятнами.
– А почему только с одной стороны?
– Не сбивай с мыслей, – попросила я, а она
заревела:
– Он что, тебя ударил? Не может быть… Из-за паршивой
статейки?
Я размашисто вывела на листке: “Прошу освободить меня от
всех прав и обязанностей. С любовью и благодарностью”, – расписалась и
поставила число.
– Привет, – кивнула я Ритке, – и в ближайшие
три дня не вздумай мне звонить.
На сей раз дверью я не хлопала, прикрыла ее осторожно и
огляделась: по коридору сновали люди, и всем было до меня дело. Одни улыбались,
другие взирали серьезно, но обходили стороной, точно я покинула не кабинет Деда,
а тифозный барак.
– Вот уроды, – сказала я Сашке, и он согласно
кивнул.
Пес все еще дрожал от возбуждения, и я, признаться, тоже,
оттого и направилась в бар на втором этаже. Горячительных напитков здесь не
подавали, но мне сейчас и стакан воды пойдет на пользу.
В баре человек пять пили кофе. При моем появлении все разом
повернулись, затем, точно по сигналу, отвели взгляд. Я подошла к стойке,
взгромоздилась на высокий табурет, пристроив Сашку рядом. В сумке ему не
сиделось, пришлось шикнуть, он затих, а бармен взглянул осуждающе. Здоровый
парень с румяной рожей, в белоснежной рубашке и франтоватой бабочке. Наверняка
с чувством самоуважения. Поди, друзьям рассказывает, как с местной властью
каждый день запросто… прислушивается к разговорам, в душе всех презирает и
боится… Хороший парень. Очень захотелось поскандалить, но я напомнила себе, что
являюсь доверенным лицом Деда, то есть являлась, даже не доверенным лицом,
черт, как же это звучит… ах, ну да, помощник по связям с общественностью. Я в
каком-то смысле его лицо, тут он прав, а скандалить этому лицу ни к чему.
– Налей водки, – вежливо попросила я.
– Не держим, – торопливо ответил бармен и даже не
без испуга шарахнулся от меня.
– Да брось, – сказала я с улыбкой. – Вот в
том шкафчике всегда стоит бутылка, давай шевелись…
– Вы же знаете правило, – ответил он гневно, а я
заорала:
– Да пошел ты, урод! – За моей спиной задвигались
стулья, кто-то хлопнул дверью, я ухватила парня за белоснежную рубашку и
гаркнула: – Ты что, оглох, придурок?
– Меня же уволят, – побелевшими губами шепнул он,
я отпустила рубашку и похлопала его по груди.
– Извини, нервы ни к черту. Тяжелый день. Прошу
прощения, господа, – раскланялась я, радуясь, что доставила людям
удовольствие, и поспешно покинула бар.
В коридоре меня догнал парень из охраны.
– Ольга Сергеевна, – сказал он вежливо, – Лев
Иванович просил вас зайти.
– Времени нет, – хмыкнула я.
– Дело срочное.
– Сожалею, – перебила я весело, – я здесь
больше не работаю.
Новую жизнь я решила начать с уборки квартиры. Ходко сновала
с пылесосом, даже заглянула в комнаты на верхнем этаже, чего не делала по
меньшей мере пару месяцев, Сашка путался под ногами, поглупев от удивления.
Выдохлась я быстро и спустилась на кухню, с тоской взглянула на пустую бутылку
из-под мартини. В шкафчике был коньяк для гостей, сама я его не жаловала, но на
безрыбье, как известно, и рак рыба. Я плеснула в стакан, и тут хлопнула дверь,
на кухне появился Дед в плаще нараспашку, брови сурово сдвинуты, взгляд
тяжелый, выражение лица не прочитывается, не лицо, а булыжник. Взглянув на
бутылку и стакан, я развела руками и усмехнулась: не мой день.
– Если думаешь, что я извиняться… – начал он, а я
хихикнула:
– Даже не мечтаю.
Он подошел, отобрал бутылку, стакан швырнул в мойку.
– Надо бы снять с тебя штаны и всыпать как
следует, – заявил он зло, – чтоб ты неделю на задницу не могла сесть.
– Катись отсюда, – предложила я. – Я на тебя
больше не работаю.
Он запустил в стену бутылку. Я этого не ожидала и испуганно
пригнулась, а он схватил меня за шиворот и больно ткнул лицом в стол. Сашка
отчаянно завизжал, а я попросила:
– Отпусти, чего собаку пугаешь.
Он отпустил меня, устало повалился в кресло, потер лицо
ладонями. Теперь стало видно, что он смертельно устал, круги под глазами, тяжелые
складки возле губ, лоб перерезали морщины.
Было время, когда я любила его. Очень. Наверное, и сейчас
люблю, не зря сердце колотится, так что того гляди выскочит, а душу щемит
острая жалость. К нему или к себе, поди разберись.
Я присела перед ним на корточки и уткнулась лицом в его
колени.
– Что ты делаешь со своей жизнью? – тихо спросил
он. У меня разом заныли все зубы. Чего я совсем не выношу, так это разговоров
по душам, особенно если сказать друг другу нечего. – Ты еще совсем
девчонка, – продолжил он со вздохом, точно это обстоятельство сильно его
печалило, – а посмотри, на кого похожа? Таскаешься по кабакам в компании
каких-то дегенератов, с этой нелепой таксой… Скалишь зубы и радуешься своим
дурацким шуткам.
– Иногда у меня неплохо получается. Один тип сказал,
что у меня есть чувство юмора.
– Он дурак.
– Ясно.
– Кому и что ты хочешь доказать? А?
