– На Второй Литейной. Номер дома не помню, напротив
гастронома, четырехэтажный, с аркой. Он там один такой. Первый подъезд,
квартира на втором этаже, как войдешь, направо. Я с соседкой говорила, что под
ним живет, она мне все про него рассказала. Вы уж только Сереге пока не
говорите, ему бедному и так нелегко. Каково про жену узнать, что она за твоей
спиной любовь крутит? А уж как я радовалась, когда они поженились. Думала, хоть
вздохну спокойно.
– А что, с Леной были проблемы? – вкрадчиво
спросил Лукьянов.
– А у кого с детьми проблем нет? Моя не хуже других.
Если вам что наболтали, так не очень слушайте, язык-то без костей.
– Подруги у Лены были? – спросил Лукьянов. Голос
его звучал завораживающе ласково, не голос, а райская музыка.
– Конечно. Девочка она общительная.
– Вы многих знаете?
– Я в основном знаю тех, с кем она со школы дружила.
Приходили они к нам. А когда Лена замуж вышла, стали жить врозь.
– А среди школьных подруг вы не помните Веронику
Уфимцеву?
Лицо женщины словно окаменело. Она наконец сглотнула и с
большим трудом произнесла:
– Помню. В одном классе учились. Только подругами они
не были. Вероника – сорвиголова, а моя – нормальный ребенок. Ну, может, видели
их вместе, на танцах или еще где, но это ничего не значит.
– Собственно, я задал этот вопрос только потому, что
женщина, которую первой убили в универмаге, и есть Уфимцева.
– Но ведь фамилию-то совсем другую называли. И не
больно похожа, я фотографию видела.
– Фамилию она сменила. После освобождения вышла замуж.
А когда приехала в этот город, здесь встречала ее ваша дочь.
– Не может быть. Зачем Леночке ее встречать, с какой
стати? Леночка, когда все это случилось, сказала: знать ее не хочу. Вы ведь,
должно быть, в курсе, что она со своим парнем натворили? Уму непостижимо.
Вероникина мать сразу отсюда уехала, не могла людям в глаза смотреть.
– А у вас нет школьных фотографий дочери? – робко
вклинилась я в их разговор.
– Есть. Зачем вам?
– Может, и Уфимцева на них случайно промелькнула, нам
бы это очень помогло идентифицировать ее личность.
Такого слова женщина не знала и озадачилась.
– Хорошо, – пожала она плечами и скрылась в
комнате.
Через пять минут в руках у меня была фотография: три девицы
лет пятнадцати стояли в обнимку, короткие юбки, боевая раскраска, выражение лиц
такое, что мимо проходить желательно с кастетом, но и тогда этих юных особ не
стоит задевать.
– Вот это Леночка, это Вероника, а это Ольга.
– Какая Ольга? – нахмурилась я.
– Тюрина.
– Подождите, Ольга Тюрина училась с вашей дочерью в
одном классе?
– Нет. Она на год младше, но тоже училась в пятнадцатой
школе.
Я внимательно посмотрела на фотографию. Здесь Ольга Тюрина
мало походила на женщину, увиденную мною в подсобке универмага. Правда, там она
сидела с перерезанным горлом, да и времени с того момента, когда была сделана
фотография, прошло немало, хотя Лену и Веронику узнать было нетрудно.
– Что ж, спасибо вам большое, – поднимаясь,
сказала я.
Лукьянов тоже поднялся, пожал женщине руку, вышло это
трогательно.
– Что скажешь? – спросила я, когда мы оказались на
улице.
– Вырисовывается нечто в высшей степени
интересное, – ответил он. – Все три убитые – школьные подруги, одна
из которых отсидела срок за убийство.
– А в деле глухой намек на то, что убийц было не двое,
а больше.
– В этом что-то есть, – нахмурился Лукьянов.
– Есть, чувствую. Понять бы, с какого бока здесь
любовник Ивановой. Что он делал на вокзале, почему прятался?
– Это мы у него спросим. Поехали, адрес есть.
– Надо позвонить Вешнякову, – усомнилась я.
– Без него справимся.
В этом я не сомневалась, Лукьянов справится. Правда, пару
раз я присутствовала при том, как он сел в лужу, но кто ж за собой такие мелочи
помнит?
– Поехали, – вздохнула я, вовремя сообразив, кто у
нас тут главный.
Найти дом и в самом деле оказалось легко. Обшарпанная “сталинка”
с огромной аркой. Двор, кстати, поражал чистотой – детская площадка, аккуратные
кустики, клумба, правда, сейчас она обилием цветов не баловала, но все равно
чувствовалась хозяйская рука.
Мы поднялись на второй этаж, позвонили в квартиру. Тишина.
Лукьянов позвонил еще раз. Безрезультатно.
– Может, он на работе? – взглянув на часы,
подумала я вслух.
– Спустись к соседке, а я здесь покараулю, может, наш
мальчик просто не желает открывать дверь.
Если верить матери Елены Ивановой, соседка, снабдившая ее ценными
сведениями о верхнем жильце, жила в квартире под номером три. Я спустилась на
первый этаж и позвонила в дверь. Открыть мне тоже не пожелали. “Не
везет”, – философски решила я, тут открылась противоположная дверь, и
резкий женский голос осведомился:
– Вам чего?
– Мне бы увидеть жильцов третьей квартиры, –
радостно сообщила я. Женщина нахмурилась.
– Зачем они вам?
– Хотела поговорить по поводу вашего соседа.
Мещерякова. – Я предъявила удостоверение.
– Его что, опять сажают?
– Пока нет. А есть за что?
– Кто его знает. Пословицу слышали: как волка ни корми…
Ладно, идемте.
Женщина решительно направилась к третьей квартире, открыла
дверь ключом и вошла первой.
– У соседки кино смотрела, – милостиво пояснила
она. – У меня НТВ что-то плохо показывает. Как звать-то?
– Ольга.
– А меня Лидия Васильевна. Проходи.
Мы устроились в гостиной. Судя по обстановке, Лидия
Васильевна жила одна. Мебель старенькая, салфеточки, окна наполовину заклеены
газетами, летом, когда жарило солнце, в квартире, должно быть, царила духота.
– Все никак не займусь окна почистить, – заметив
мой взгляд, сказала Лидия Васильевна. – Старость не в радость, кости
болят, на подоконник влезешь, а слезть уже мочи нет. Ну, зачем тебе сосед-то?
Сотворил чего?
