– Совсем как раньше. – Глаза у него были грустные,
должно быть, и вправду ностальгировал. Он протянул руку и погладил меня по
щеке. Я тут же благодарно приникла к его руке губами, и тут он выдал: – Если ты
еще раз напьешься, я пущу себе пулю в лоб. Я не шучу. – В этом я не
сомневалась, шутить он вообще не умеет, а вот так – точно бы шутить не стал.
– Ты что, спятил? – спросила я, чувствуя, как
отпадает моя челюсть.
– Точно, – кивнул он. – Спятил. Ты
действительно то единственное, что удерживает меня на этом свете. И если
выяснится, что ты… лучше сдохнуть, чем видеть, как ты превращаешься…
Извини, – резко закончил он, а я все еще сидела с отвисшей челюстью.
– Игорь, – наконец смогла произнести я и увидела,
как изменилось его лицо. Давно я его так не называла. В детстве я обращалась к
нему так, как велел отец: “Игорь Николаевич”. Потом был краткий промежуток,
когда я называла его Игорь, и все во мне пело от счастья, теперь звала как все
– Дед, а обращаясь к нему, вообще обходилась без имени. Теперь оказалось, что
он обращал на это внимание, и я сразу ощутила неловкость. – Послушай, –
вяло начала я, но он лишь покачал головой:
– Я тебя предупредил, а там как знаешь.
– Клянусь, я…
– Все. Я тебе верю. Тебе. А не тем, кто мелет языками.
Постарайся меня не разочаровывать. А с Дидоновым разберись. Если это подстава,
спускать такое негоже. Пусть помнит, кто здесь хозяин. – Дидонов, кстати,
тот самый тип, в чьей газетке появилась статья о дебоше, учиненном мною в
милиции.
Через десять минут Дед вызвал машину и отправился служить
народу, а я крепко задумалась. Итог оказался неутешителен, пришлось
констатировать, что старый змей в очередной раз обыграл меня: и выпить не
выпьешь без того, чтобы не чувствовать себя едва ли не убийцей, и в отношении
журналистов опять же настоял на своем. Еще дней пять назад я его убеждала и
вроде бы смогла убедить, что обращать внимание на их выпады себе дороже. Пусть
тявкают, нам-то что? Влезем в свару, им же в радость. Согласился он весьма
неохотно. Чувствовалось, они его так допекли, что, будь его воля – самолично
перестрелял бы самых горластых. Я еще даже съязвила (мысленно), что с таким
болезненным отношением к чужим словесам в народные избранники лезть не стоило.
И вот теперь мне недвусмысленно предложено разобраться с Дидоновым.
– Ох ты, господи, – тяжко вздохнула я, потому что
разборки не любила. Мне и деньги-то в этом серпентарии как раз платили за то,
чтоб все было тихо, мирно, без шума и пыли. И нате вам…
Я скривилась, как от зубной боли, а потом немного
поразмышляла о Дидонове, точнее, на чем и как следует поймать его, чтобы раз и
навсегда прищемить хвост. Дед в принципе прав, он давно нарывался. Прирожденный
правдолюбец изрядно пакостил местной власти, хотя мог бы жить с ней душа в
душу. Но пакостил. В городском совете от него Дедовым соратникам житья не было,
а тут он еще газетку приобрел, рупор гласности, так сказать. Заправляла там
некая дама, но дела это не меняло. “Придется разобраться, – с тоской
решила я и вновь скривилась, потому что подумала о Борьке. Вчера я тоже о нем
думала, но с симпатией, а сейчас… – Истины нет, есть точка зрения”, – напомнила
я себе, но легче от этого не стало.
Я сняла трубку и набрала Борькин номер.
– Как дела? – тут же спросил он.
– Хреново. Досталось по самое не могу. Может, кофейку
или очень занят?
– Давай часика в два? – как-то вяло предложил он,
и мы простились.
Я покосилась на Сашку, который уже некоторое время
посматривал на меня с неудовольствием (ночью в спальню его не пустили, законное
место занял чужой дядя), теперь время прогулки подошло, а я все сижу за столом
и вроде бы никуда не тороплюсь.
– Прогуляемся? – подмигнула я ему. На ходу лучше
думается, мне-то уж точно.
Свежий воздух, веселый Сашка, листья под ногами шуршат,
осеннее солнце пригревает, а мысли бегают, как тараканы. Я восстановила в
памяти события прошлой ночи. Борька… С Борькой мы познакомились три месяца
назад на фуршете, он предложил меня подвезти. Чувствовалось, чего-то парню от
меня надо, что, впрочем, неудивительно, памятуя, кто у нас Дед, а то, что у
меня с Дедом отношения хоть и не простые, но чрезвычайно близкие, знают все,
кому надо.
Однако в тот первый вечер заговорить о своем деле Борька так
и не решился. Оставил визитку, и мы простились вроде бы навсегда. Через пару
дней после этого я о нем вспомнила и обратилась с просьбой, на которую он
охотно откликнулся. Потом дважды приглашал меня на ленч. Я ждала ответной
просьбы, не дождалась и совсем было решила, что он на меня “глаз положил”. А
что, не всегда же я выгляжу паршиво, и Дед прав, девушка я еще совсем молодая.
Ну, может, “совсем” сильно сказано… Наконец, свое дело он все-таки изложил, и я
вздохнула с облегчением, помочь ему было проще, чем увидеть в нем возможного
любовника. Правда, он пытался подъехать и с этим, но робко и как-то даже без
особой охоты, по принципу “может, и ни к чему, но предложить обязан”… Весьма
деликатно я дала понять, что не вижу его в роли возлюбленного. Он тут же
отступил, должно быть, вспомнив слухи, что я любовница Деда и рисковать просто
не желаю.
После этого мы время от времени встречались, чтобы немного
выпить и поболтать о том о сем, к нашему обоюдному удовольствию. Борька мне
нравился – умный, в меру порядочный, но не до глупости, главное, с чувством
юмора и убежденностью, что оно есть у меня. Во всяком случае, Борька всегда
смеялся моим шуткам, и я это ценила, потому что мало кто находил их смешными.
Представлять Борьку в роли человека, сознательно заманившего
меня в ловушку, мне не хотелось. Хотя теперь кое-какие обстоятельства начали
выглядеть странновато, чтобы не сказать – подозрительно. Прежде всего выпили мы
действительно немного. На самом деле не очень-то я злоупотребляю (хотя
послушать общественность, так пью не просыхая, но это все вражеские козни, а
еще невезение, стоит расслабиться – и непременно на кого-то нарвешься). Так
вот, вопреки досужей болтовне, я не злоупотребляю, а в тот вечер мне и вовсе
пить не хотелось. Мартини я заказала из чувства солидарности и всего один
бокал. Согласитесь, доза совершенно незначительная.
Борька трижды заказывал по рюмке коньяка, одним словом,
сущая ерунда. В половине одиннадцатого мы покинули заведение. В тот день я как
раз дала зарок больше двигаться и оттого была без машины. Борька вызвался
отвезти меня домой, и мы покатили по проспекту, свернули на улицу Алябьева, и
вот тогда появились доблестные “труженики дороги”, точнее, кустов и прочих
укромных мест. Появились не просто так, а с сиреной и сопутствующей
атрибутикой, и выходило, что нужны им мы, то есть Борькина машина. Он свернул в
переулок, милиция поотстала, а Борька притормозил и затравленно сказал:
