– Тебе тошно, потому что ты сама чокнутая. Говорю,
выйди замуж, заведи детей, штук пять, и в квартире тесно станет, а если еще к
вам переедут родственники мужа, вообще хоть караул кричи.
– Какую-то безрадостную картину ты нарисовал, –
скривилась я. – Пожалуй, я подожду выходить замуж.
– Как знаешь.
Дама, что шла впереди, повернулась, приложила палец к губам,
призывая нас к тишине, и сама перешла на шепот:
– Маргарита Назаровна чувствует себя неважно. К вам у
меня убедительная просьба, сократить визит до минимума.
– А что у нее со здоровьем? – тоже шепотом
спросила я. Вышло не очень толково, но дама поняла, минуты две она говорила, а
я хлопала глазами, потому что ни словечка из этой медицинской тарабарщины
понять не могла.
– А попроще? – спросил Лукьянов, заметно
скривившись.
– Человек – инвалид. Самостоятельно передвигается до
туалета и обратно. Сама принимает пищу или поправляет подушку, а вот чулки, к
примеру, без посторонней помощи не наденет. Теперь ясно?
– Да. Спасибо.
– У нее второй день давление под сто семьдесят, потому
я и прошу – покороче.
Дама постучала в дверь, ей ответили, она заглянула, что-то
быстро сказала и повернулась к нам.
– Заходите.
Мы вошли и обнаружили в комнате двух женщин. Одна лежала на
кровати возле окна, другая сидела в кресле. На тумбочке цветы, коробка конфет и
апельсины.
– Здравствуйте, – сказала я.
Обе женщины поздоровались, а Лукьянов кивнул. Та, что лежала
на кровати, была очень красивой. То есть она когда-то была очень красивой,
теперь уголки ее губ были опущены, глаза смотрели затравленно, а лицо очень
бледное, с сероватым оттенком, который прямо указывал на какую-то хроническую
болезнь. Я с удивлением отметила, что женщина совсем не старая, лет сорока
пяти, не больше. Почему-то я ожидала, что она должна быть намного старше. Та,
что сидела в кресле, скорее всего, была ее сестрой, что-то похожее было в их
облике, хотя сестру красавицей не назовешь. Она старше лет на десять, спокойный
взгляд, ни недовольства, ни любопытства. Первым заговорил Лукьянов. Он коротко
объяснил цель нашего визита: совершено преступление, кое-что указывает на связь
этого преступления с убийством вашей дочери, мы понимаем и все такое прочее, но
вынуждены обратиться к вам.
– Конечно, – кивнула Маргарита Назаровна, внешне
никак не выдав своего волнения. – Присаживайтесь.
Мы устроились на стульях, женщина постарше улыбнулась и
молча покинула комнату.
– Это ваша сестра? – спросила я.
– Нет, тетка. Из всей родни только мы и остались. Она
одинокая, я тоже, вот и… не знаю, что бы я без нее делала. Что же, задавайте
ваши вопросы.
– У вашей дочери был друг?
– Вы имеете в виду?.. Нет, она же совсем ребенок. В
куклы играла. Я знаю, в четырнадцать лет девочки бывают очень развитые, но
Леночка совсем не такая. Я даже переживала за нее, подружки уже потихоньку
пользовались косметикой, наряды и прочее, а моя… с книжками да куклами.
Единственный раз мы не встретили ее из музыкальной школы. Отец был в
командировке, а к нам приехали гости из Германии. И я… решила, ничего
страшного, восемь часов, не так поздно… – Губы ее побелели, и стало ясно:
двенадцать прошедших лет мало что для нее изменили, боль рвала и корежила
женщину, а жизнь, по большому счету, закончилась в тот вечер, когда эти
мерзавцы убивали ее ребенка, а она не смогла защитить, спасти его.
– Маргарита Назаровна, – заговорил Лукьянов, голос
его звучал едва ли не вкрадчиво, а взгляд ярко-синих глаз обещал утешение и
райское блаженство. – Извините, что заставляем вас страдать, но… мы
столкнулись с четырьмя убийствами: Краснов, Уфимцева, Тюрина и Коренева. Эти
фамилии вам знакомы?
– Да. Они убили мою дочь. Говорите, что их… я вас
правильно поняла? Их убили?
– Да. Зарезали. Всех четверых.
– О господи, – она торопливо
перекрестилась. – Теперь понятно… Я не буду притворяться и говорить, что
мне их жаль. Не жаль. Но их смертями дочь не вернешь. Никто мне ее не вернет. Я
надеюсь, что, когда наконец умру, встречу ее. А все остальное… мне не нужна их
гибель, если вы об этом.
– Но кто-то убил их, – все так же вкрадчиво
заметил Лукьянов.
– Да, но не из-за моей дочери. Возможно, это было не
единственное их преступление. За мою дочь мстить некому, если вы об этом. Две
женщины-инвалидки. У тети болезнь почек, давление под двести. Какие из нас
мстители? Да и смысла в этом нет. И я не могу назвать вам человека, для
которого в этом заключался бы смысл, – вздохнула она и отвернулась. Мы
простились и покинули комнату.
– Что-то есть, – сказал Лукьянов, невидящим
взглядом уставившись в окно.
– Ага. Она испугалась. Совершенно ясно, чего-то
испугалась.
– Но разговорить ее нам не удастся.
– Есть еще тетка.
– Что ж, попробовать можно, – пожал плечами
Лукьянов.
Тетку Маргариты Назаровны мы нашли в парке, она сидела на
скамейке в компании милого старичка, приветливо улыбнувшегося нам.
– Вы уже закончили? – спросила женщина, звали ее,
кстати сказать, Капитолиной Васильевной.
– Да. Извините, наш визит формальность, но формальность
необходимая.
– Я понимаю. Надеюсь, вы Риточку не очень
расстроили? – Она поднялась со скамейки, намереваясь идти к племяннице.
– Мы вас задержим на пять минут, – сказал
Лукьянов, причем произнес это так, что женщина с готовностью кивнула:
– Да, конечно.
– Скажите, пожалуйста, вашей племяннице кто-нибудь
помогает? Какой-нибудь фонд…
– Что вы, – усмехнулась женщина. – Бывший
Риточкин муж дает деньги на лекарства. Вот сюда нас отправил.
– Как муж? Он же умер? – не поняла я.
