– Я тебя люблю, – сказал Дед, должно быть, ничего
толком не измыслив.
– И я тебя, – ответила я с готовностью.
– Можешь переезжать, когда сочтешь нужным.
– Спасибо. Постараюсь закончить работу побыстрее.
– Кстати, мне сообщили, что ты зачем-то встречалась с
этим типом. Шофером Игнатова, – переводя взгляд на рюмку коньяка и с
увлечением рассматривая ее, заметил Дед.
– Да, – я кивнула. – И что?
– Похоже, убийства – его работа. Не хочу, чтобы от
избытка усердия менты перегнули палку. Зачем нам сюрпризы на суде? Верно?
– Разумеется. Держи меня в курсе.
Далее обед проходил в теплой и дружеской обстановке.
Расстались мы вполне довольные друг другом.
Ближе к вечеру я заехала к Вешнякову, потом дважды
разговаривала с ним по телефону, потом пришлось заскочить в контору,
подготовить кое-какие материалы. Несмотря на расследование, от повседневной
работы меня никто не освобождал. В общем, суеты было много, но без особого
толка. Домой я вернулась поздно, страшно усталой, погуляла с Сашкой, не
удаляясь от дома, после чего с чистой совестью легла спать.
Разбудил меня Лялин.
– Сладко спишь, – заметил он, когда я, взглянув на
часы, зло чертыхнулась.
– Имею право. У меня вчера был тяжелый день.
– Везет. У меня все дни тяжелые.
– Между прочим, Дед предложил мне переехать к нему и
уволиться с работы, чтобы у меня было время жарить котлеты. Вот ты умный,
скажи, к чему такое? – Лялин надолго замолчал, так что я решила, что он
меня не слышит, и на всякий случай позвала: – Эй, ты упал со стула от радости
за меня?
– Нет, пытаюсь прикинуть, как бы подоходчивее объяснить
тебе, что Дед прав. Жарь котлеты. Дед тебя любит, успеете ребенка родить, ему
хоть и шестьдесят, но мужик он геройский. Глядишь, еще внуков увидит.
– Чего это ты разошелся? – насторожилась я.
– Я близко к сердцу принимаю твои проблемы.
– А какие у меня проблемы?
– Откуда мне знать, раз ты о них ничего не
рассказываешь.
– Кончай дурака валять, – потеряла я
терпение. – В семь утра мне может позвонить лишь человек, начисто лишенный
сострадания.
– Детка, – сказал Лялин со вздохом, – сегодня
ночью Игнатов застрелил свою жену и пустил себе пулю в голову. Из охотничьего
ружья.
– Черт, – тряхнула я головой. – Когда это
произошло?
– В милицию позвонили в пять утра. Там сейчас наш
любимый друг – господин Николаев. Начинаешь соображать?
– И мне об этом самоубийстве сообщаешь ты.
– Точно, я. Хотя Дед в курсе. Так что учись жарить котлеты.
Очень тебя прошу, – добавил он.
Я вскочила, оделась в рекордно короткие сроки и спустилась в
гараж.
Возле особняка, где жил Игнатов, стояло штук шесть машин. Я
приткнула к ним свою и направилась к калитке. К дому вела дорожка с фонариками,
возле крыльца курили двое мужчин в форме. Один хотел что-то сказать мне и вроде
даже попытался загородить дорогу, второй делать это ему отсоветовал.
– Здравствуйте, – на ходу бросила я.
В холле жизнерадостный Валера, присев на корточки, что-то
рассматривал на полу.
– Тебя только и не хватало, – заметил он вместо
приветствия.
– Что тут? – Он махнул рукой.
– Жену наповал и себе полбашки снес.
– Записку оставил?
– Ага. Иди взгляни.
– Кто обнаружил трупы?
– Анонимный звонок в милицию. Кто-то слышал выстрелы.
Приехали проверить, свет горит, а хозяева на звонки не отвечают.
Услышав наши голоса, в холл заглянул мужчина. Мы были
знакомы, он приветственно кивнул и сказал:
– Сюда.
Я пошла за ним. Игнатов сидел в кресле за огромным
письменным столом. Руки его бессильно свесились, голова, точнее то, что от нее
осталось, запрокинута, на стене за спиной весьма неприятного вида пятно. Между
ног охотничье ружье. Тапка с ноги снята, носок тоже валялся возле ножки стола,
выполненной в форме львиной лапы. На столе записка.
– “Я виновен”, – прочитала я. – Лаконично.
– Что? – спросил Валера.
– Лаконично, говорю.
– У мужика нервы не выдержали, обложили его крепко. Он
знал, что шофер со дня на день начнет давать показания. А может, совесть
замучила, и такое бывает.
– Чего на свете не бывает, – согласилась я. –
Жена где?
– В спальне. Хочешь взглянуть? Два выстрела в упор.
Жену-то за что?
– Сам говоришь, нервы.
– Ага. Появился Николаев.
– Дело ясное, – вздохнул он. – Вешняков
дожмет шофера…
– В доме были только он с женой?
– Да. Домработница обычно уходит в восемь. На сегодня
она отпросилась. Мать приболела. С ней сейчас беседует наш сотрудник. Можете
доложить Игорю Николаевичу, что история с мнимым маньяком завершена.
– Хорошая новость, – кивнула я и прошлась по дому.
В соседней комнате, небольшой, с арочным окном, стояла
гладильная доска, в кресле – белье аккуратной стопочкой. Недоглаженное белье в
кресле напротив. Длинный шнур от утюга тянулся за занавеску. Оглянувшись, я
приподняла ее, утюг включен в розетку. Коснулась утюга рукой, горячий. Хорошо,
что стоит на металлической подставке.
Утюг я выключила и подошла к окну. Стандартный стеклопакет,
я потянула ручку, окно было не заперто. Меня это не удивило, просто хотелось
удостовериться.
Я распахнула окно и выглянула. До земли метра два. Под утро
шел дождь, и следы можно не искать. Закрыв окно, я покинула комнату.
– Осмотр закончили? – бодро спросила я Николаева.
– Да.
– На протокол можно взглянуть? Хочется, чтобы мой
доклад Игорю Николаевичу был обстоятельным.
– Пожалуйста, – пожал он плечами, но слегка
заволновался. Я быстро просмотрела бумаги. Ни об утюге, ни об открытом окне там
не упоминалось. – По-моему, все предельно ясно, – весомо сказал
Николаев.
