– Нет? – нахмурился он.
– Обойдемся без жертвоприношений, – сказала я,
поднимаясь. – Что ты без всего этого? – разведя руками, усмехнулась
я. – Давай так: у тебя своя жизнь, у меня своя. – Я поднялась и пошла
к двери. Когда взялась за ручку, повернулась и добавила: – А если тебя что-то
не устраивает, можешь застрелиться.
– Ну чего? – испуганно спросила Ритка.
– Финита ля комедия, – скроив несчастную рожу,
сообщила я. – Допрыгалась. Дед велел писать заявление.
– Врешь, – охнула Ритка и даже покраснела.
– И он прав. Отправляюсь на излечение от алкоголизма.
Курс – три месяца. Если справлюсь с недугом, возьмет назад.
– Да что ты мелешь? Какой алкоголизм?
Я тяжело вздохнула:
– Не справляюсь я. Видишь, что вытворяю? Неделю
держалась, а вчера… – Я выразительно щелкнула по кадыку. – И сразу с
ментами драться. Лечиться надо, пока не поздно. Приходи ко мне в психушку с
апельсинами.
На этот раз я написала заявление как положено, отдала его
Ритке и поехала на такси домой.
Чуть позже в дверь позвонили, я пошла открывать и на пороге
обнаружила Алексея, шофера Игнатова.
– Ничего, что я без предупреждения? – кашлянув,
спросил он.
– Отпустили?
– Ага. Войти можно?
– Заходи, – пожала я плечами.
– Ты, помнится, говорила, что мы выпьем вместе. Ну вот,
чем не повод.
Мы как раз вошли в кухню.
– Я твоих вкусов не знаю и на всякий случай купил всего
понемногу. – Он достал из кармана бутылку водки, из другого коньяк, а из
третьего мартини. – Закусить есть чем? А то я сбегаю.
– Найдем, – кивнула я.
Мы наскоро приготовили закуску, выпили: сначала коньяк,
потом мартини, а потом и водку. Когда и водка кончилась, я пошла провожать
Алексея. Мы шли обнявшись, горланили песни, нарвались на ментов и попробовали с
ними поскандалить.
– Ольга Сергеевна, – увещевал меня милиционер,
должно быть, мое имя у меня на морде написано. – Давайте-ка домой.
Их любезность не знала границ, они отвезли Алексея домой, а
потом и меня доставили к крыльцу.
– Хорошие вы ребята, – расцеловав их на прощание,
сказала я, прошла в гостиную, легла и уставилась в потолок.
Сашка, поскуливая, устроился рядом.
– Чего грустишь, пес? – позвала я. – Брось,
пустое.
Зазвонил телефон. Мало с кем я хотела бы сейчас говорить, но
трубку все-таки сняла, может, Алексей желает убедиться, что я добралась до
дома. Это был Лукьянов.
– Привет, – сказал он бодро.
– Привет, – ответила я.
– Судя по голосу, ты опять надралась как свинья.
– У меня был повод. Ты зачем звонишь?
– Соскучился. Подумал, вдруг ты меня ждешь. – Он
засмеялся.
– Я жду. Ты приезжай.
– Серьезно?
– А то. Скажи-ка лучше, зачем понадобилось поручать
расследование мне?
– Это не моя идея. Я как раз был против. Но кто у нас
умные советы слушает? Ты не поверишь, детка, но у тебя репутация порядочного
человека, оттого и решили: если на Игнатова выйдешь ты, это придаст делу
необходимое правдоподобие.
– Здорово.
– Ага. От Деда ты ушла, следовательно, ума у тебя не
прибавилось. Все размахиваешь картонным мечом? Не надоело? Скажи на милость,
какой от этого толк? Ты что, всерьез думала засадить меня за решетку, дура
несчастная?
– Что ты, я об этом и не мечтаю. Куда мне с тобой
тягаться. Поэтому вот что: решишь у нас объявиться, хорошо подумай. Если ты еще
раз перейдешь мне дорогу, я тебя убью. Пристрелю, и все.
– Не мечтай, – хохотнул Лукьянов, но веселья в его
голосе не слышалось. – В жизни все проще и страшней. Мы даже никогда не
встретимся. – И повесил трубку.
А я накрылась подушкой и сказала своей собаке:
– Я сейчас повою немного, ты не пугайся. А завтра все
будет хорошо.
