Квиллер покинул галерею Ламбретов, задавая себе риторические вопросы: «Как можно отличить плохое искусство от хорошего? Почему треугольники заставляют критика одобрительно аплодировать, а парусники — нет? Если Маунтклеменс — такой замечательный критик, как сказал Ламбрет, и если атмосфера в городе в области искусства такая неблагополучная, почему Маунтклеменс продолжает оставаться в таком неблагодарном окружении? Неужели он настолько бескорыстен, как утверждает Ламбрет? Или Маунтклеменс — чудовище, как в этом уверены все остальные?»
И тут возник ещё один, ключевой вопрос, покачивающий своим изогнутым хвостом: «А существует ли на самом деле человек по имени Джордж Бонефилд Маунтклеменс Третий?»
В пресс-клубе, где должен был состояться ленч с Арчи Райкером, Квиллер поинтересовался у бармена:
— Приходил сюда когда-нибудь ведущий рубрики по искусству из «Дневного прибоя»?
Бруно замер, вытирая стакан:
— К сожалению, не приходил. Я бы спустил на него Микки.
— Почему?
— Только за то, — ответил Бруно, — что он настроен против всего человечества. — Бруно доверительно наклонился над стойкой бара: — Я говорю вам, он здесь для того, чтобы погубить всех художников города. Только посмотрите, что он сделал с этим несчастным стариком, дядюшкой Вальдо! А Франц Бахвайтер во вчерашней газете! Единственные художники, к которым он благоволит, связаны с галереей Ламбретов. Можно подумать, что он её владелец.
— Некоторые полагают, что он высококвалифицированный специалист в области искусства.
— Некоторые думают, что низ — это верх, — улыбнулся Бруно. — Вы только дождитесь момента, когда он начнет охоту на вас, мистер Квиллер. Как только он узнает, что вы позарились на его охотничьи угодья… — Бармен взвёл воображаемый курок.
— Кажется, вы неплохо осведомлены о ситуации в городе в области искусства?
— Конечно. Я и сам художник. Я делаю коллажи. Может, как-нибудь взглянете на них и дадите критический отзыв?
— Я получил эту работу всего два дня назад, — объяснил ему Квиллер. — Я даже не знаю, что такое коллаж.
Бруно одарил его покровительственной улыбкой:
— Это — целая область искусства. Я отмачиваю наклейки от бутылок из—под виски, режу их на маленькие кусочки, затем расклеиваю таким образом, чтобы получались портреты президентов. Сейчас я работаю над портретом Ван-Бюрена. У меня будет потрясающая персональная выставка. — Тут выражение лица Бруно изменилось. — Может, вы могли бы помочь мне в её организации? Как вы думаете, Смогли бы вы натянуть несколько верёвок?
Квиллер сказал:
— Не знаю, насколько благосклонным будет отношение к портретам президентов, сделанных из наклеек от бутылок из—под виски, но я попробую разузнать… А теперь как насчёт моего обычного, со льдом?..
— Скоро вы заработаете крапивницу от всех этих томатных соков, — пообещал бармен.
Когда Арчи Райкер появился в баре, он нашёл Квиллера жующим свои усы. Арчи спросил:
— Как прошло утро?
— Отлично, — ответил Квиллер. — Сначала я был слегка сбит с толку, отыскивая разницу между хорошим и плохим искусством, а теперь и вовсе перестал что—либо понимать. — Он сделал большой глоток томатного сока. — Тем не менее я пришел к определенному выводу относительно Джорджа Бонефилда Маунтклеменса Третьего.
— Ну и что же?
— Фикция.
— Что ты имеешь в виду?
— Его не существует. Это легенда, изобретение, концепция, корпорация, прищур издательского глаза.
Арчи сказал:
— Так кто же, по-твоему, пишет все эти заметки, которые мы публикуем?
— Комитет авторов-привидений. Комитет троих. Возможно, мистер Джордж, мистер Бонефилд и мистер Маунтклеменс. Один человек не может быть причиной стольких волнений.
— Просто ты совсем не знаешь, что такое критики, вот и всё. Ты привык иметь дело только с полицейскими и преступниками.
— У меня есть другая теория насчёт этого Маунтклеменса, если тебе не нравится первая.
— Ну и что же на этот раз?
— Это феномен века электроники. Рубрика по искусству ведется компьютером, находящимся в Рочестере, штат Нью-Йорк.
— Что Бруно подсыпал в твой томатный сок? — поинтересовался Арчи.
— Послушай, я хочу тебе кое-что сказать. Я не поверю в существование Джорджа Бонефилда Маунтклеменса Третьего, пока не увижу его собственными глазами.
— Хорошо. Как насчет завтрашнего дня или среды? Его нет в городе, но сегодня он возвращается. Мы договоримся с ним о встрече.
— Назначай на время ленча, и причём здесь. Мы устроимся наверху, там есть скатерти.
Арчи покачал головой:
— Он не придёт в пресс-клуб. Он никогда не появляется в центре города. Возможно, тебе придётся идти к нему домой.
— Ладно, давай так и сделаем, — сказал Квиллер. — Возможно, я последую совету Бруно и возьму напрокат пуленепробиваемый жилет.
ПЯТЬ
Во вторник Квиллер всё утро провёл в здании Министерства просвещения, осматривая выставку произведений детей школьного возраста. Он хотел написать что-нибудь доброе и юмористическое о нарисованных цветными мелками парусниках, плывущих по небу, бордовых домах с зелеными каминами, голубых лошадях, которые скорее напоминали овец, и котах, котах, котах…
После путешествия в мир незамысловатого детского искусства Квиллер вернулся в редакцию в превосходном настроении. Его появление было встречено неестественным молчанием. Перестали стучать пишущие машинки. Головы, до того склоненные над корректурами, внезапно поднялись. Даже зелёные телефоны и те уважительно молчали.
Арчи сказал:
— У нас есть новость для тебя, Джим. Мы позвонили Маунтклеменсу, чтобы договориться о встрече с тобой, и он хочет, чтобы ты пришел к нему завтра вечером на обед!
— Что?
— Разве ты не собираешься упасть в обморок? Весь наш отдел так и сделал.
— Я сейчас ясно представил себе заголовок, — сказал Квиллер. — «Критик отравляет суп репортёра».
— Говорят, он отличный повар, — сообщил Арчи, — настоящий гурман. Если тебе повезет, мышьяк он отложит на десерт. Вот адрес.
В среду в шесть часов вечера Квиллер взял такси, чтобы добраться до Бленхейм-плейс, 26. Дом находился в старой части города, когда—то модной благодаря величественной застройке. В большинстве зданий теперь находились дешевые меблированные комнаты или маленькие полукустарные мастерские. Одну из них, например, занимал мастер, восстанавливающий старинные изделия из фарфора. Квиллер догадался, что он ещё и букмекер. Рядом располагались старинная монетная мастерская и цех карнавальных костюмов. Только один гордый и отважный дом не сдавался. Он имел респектабельный внешний вид. При небольшой длине он казался высоким и чопорно викторианским, вплоть до украшенной орнаментом железной ограды. Это и был дом номер двадцать шесть.
