Из глубины дома донёсся тихий, усталый голос:
— Кто там, Батчи?
— Квиллер и ещё какой-то человек из «Прибоя».
— Всё в порядке. Пусть войдут.
Газетчики вошли в комнату, обставленную в современном стиле. Мебели было немного, но вся она была превосходного качества. Зоя Ламбрет, одетая в тёмно—красные брюки и блузку, стояла прислонясь к дверному косяку. Она выглядела изнуренной и смущённой.
Батчи сказала:
— Ей следует прилечь и отдохнуть.
— Всё в порядке. Я слишком потрясена, чтобы лежать, — возразила Зоя.
— Она не хочет принять успокоительное.
— Присядьте, джентльмены, — предложила Зоя. Лицо Квиллера выражало сочувствие. Даже его усы, казалось, выражали скорбь. Он тихо сказал:
— Нет нужды говорить вам о моих чувствах. Хотя знакомство наше было очень коротким, мне кажется, я потерял близкого человека.
— Это ужасно. Просто ужасно. — Зоя села на самый краешек дивана, сложив руки на коленях.
— Я посетил вашу галерею на прошлой неделе по вашему приглашению.
— Я знаю. Эрл говорил.
— Просто невозможно представить, какой это, должно быть, шок для вас
Батчи прервала его:
— Я не думаю, что ей следует об этом напоминать.
— Батчи, я должна об этом говорить, — возразила Зоя. — Иначе я сойду с ума.
Она взглянула на Квиллера своими широко распахнутыми карими глазами, которые он так хорошо помнил со времени их первой встречи. Теперь они напоминали ему глаза с Зонных полотен.
— Это по привычке вы зашли в галерею после закрытия?
— Совсем наоборот. Я редко туда хожу. Это выглядит непрофессионально — бродить по галереям, где выставлены твои работы. Особенно в нашем случае — муж и жена. Это бы выглядело странно.
— Галерея произвела на меня впечатление высокопрофессиональной, — сказал Квиллер. — Весьма подходящей для финансового района.
Батчи с искренней гордостью в голосе произнесла:
— Это была Зоина идея.
— Миссис Ламбрет, почему вы сегодня зашли в галерею?
— Я была там дважды. В первый раз я зашла перед самым закрытием. После полудня я всё время провела в магазинах и заехала спросить, собирается ли Эрл остаться в центре на обед. Он ответил, что сможет освободиться не раньше семи вечера, а может, и позже,
— Который был час, когда вы закончили разговор?
— Парадная дверь была ещё открыта, так что было, видимо, не позже половины шестого.
— Он не объяснил вам, почему не может покинуть галерею?
— У него было много работы, поэтому я поехала домой. Но я очень устала, и мне не хотелось заниматься стряпней.
— Она работает день и ночь, готовится к персональной выставке, — заметила Батчи.
— Так что я решила принять ванну и переодеться, — продолжила Зоя, — и вернуться в центр к семи часам, чтобы оторвать Эрла от его работы.
— Вы позвонили ему и сообщили о том, что вернётесь в галерею?
— Кажется, позвонила. А может быть, и нет. Не помню. Я думала о том, что нужно позвонить, когда в спешке одевалась. Я не помню, позвонила или нет!.. Вы знаете, как это бывает. Вы делаете всё автоматически, не думая. Иногда я не могу вспомнить, чистила ли я зубы, и должна посмотреть на зубную щетку — влажная ли она?
— Когда вы приехали в галерею во второй раз?
— Почти в семь, я полагаю. Эрл забрал машину, чтобы отдать в ремонт, поэтому я вызвала такси и велела водителю привезти меня ко входу в галерею со стороны аллеи. У меня был ключ к задней двери, на всякий случай.
— Дверь была заперта?
— Вот и это я не могу вспомнить. Она должна была быть закрыта. Я вставила ключ в замочную скважину и повернула дверную ручку, не задумываясь об этом. Дверь открылась, и я вошла.
— Вы не заметили какого-нибудь беспорядка на первом этаже?
— Нет, потому что свет был выключен. Я пошла прямо к винтовой лестнице. Как только я подошла к мастерской, я почувствовала что-то неладное. Было тихо, как в склепе. Я даже не сразу решилась войти в его офис. — Зоя болезненно поморщилась. — Но я вошла. Первое, что я увидела, — бумаги и всё остальное разбросано на полу, а затем… — Она закрыла лицо ладонями, и в комнате воцарилось молчание.
Чуть погодя Квиллер мягко сказал:
— Не хотите ли вы, чтобы я известил Маунтклеменса, хотя он сейчас в Нью-Йорке? Мне известно, что он хорошо относился к вам обоим.
— Как пожелаете.
— Вы уже предприняли какие-нибудь шаги по организации похорон?
Батчи сказала:
— Пышных похорон не будет. Зоя этого не одобряет.
Квиллер встал:
— Мы сейчас уйдём, но только позвольте мне узнать, миссис Ламбрет, может, я могу что-нибудь для вас сделать? Иногда, чтобы помочь человеку, нужно просто с ним поговорить.
— Я здесь. Я присмотрю за ней, — сказала Батчи.
Квиллер подумал, что эта женщина ведёт себя как хозяйка.
— Ещё один вопрос, миссис Ламбрет. У вас есть хорошая фотография вашего мужа?
— Нет, только портрет, который я написала в прошлом году. Он находится в моей студии. Батчи вам покажет его. Я думаю, что мне пора идти наверх.
Без дальнейших объяснений она вышла из комнаты.
Батчи провела репортёров в студию, расположенную в задней части дома. Там на стене висел портрет Эрла Ламбрета, холодного, высокомерного, написанный без любви.
— Великолепное сходство, — с гордостью заметила Батчи. — Она действительно ухватила в нём самую суть
Щелчок камеры Одда Банзена был почти не слышен.
ВОСЕМЬ
Когда Квиллер и Одд Банзен уезжали из дома Ламбрета, они молчали до тех пор, пока обогреватель установленный в машине Одда, не выдал первое тёплое дуновение. Только тогда Одд обрел дар речи.
— Кажется, подвизаясь на поприще рэкетира от искусства, Ламбрет всё делал правильно, — сказал он. — Хотел бы я пожить так же. Готов побиться об заклад, что тот диван стоит не меньше тысячи баксов. А кто была эта большая задира?
— Батчи Болтон. Она преподает скульптуру в Пенниманской школе изящных искусств.
— И она действительно полагает, что она главный режиссер представления? Она просто упивается всем происходящим.
Квиллер согласно кивнул:
— Мне тоже не показалось, что Батчи потрясена смертью Эрла Ламбрета. Интересно, как она вписалась в картинку? Друг семьи, я полагаю.
— Если тебя интересует моё мнение, — сказал Одд, — то я не думаю, что эта кукла Зоя близко к сердцу приняла случившееся.
