— Как получилось, что она оказалась в среду ночью у вас дома?
— Она была единственным человеком, которому мне пришло в голову позвонить. После того как я нашла Эрла и уведомила полицию, я не знала, что мне делать. Мне была нужна поддержка, хоть чья-то, и я позвонила Батчи. Она тут же приехала, отвезла меня домой и сказала, что останется со мной на несколько дней. Сейчас я не могу от неё избавиться.
— Зачем она это делает?
— Ей нравится быть моим защитником. Ей необходимо знать, что она кому—то нужна. У Батчи мало друзей, и она имеет раздражающую манеру цепляться за тех, кто у неё есть.
— Какого мнения о ней был ваш муж?
— Она абсолютно ему не нравилась. Эрл хотел, чтобы я порвала с Батчи. Но очень трудно порвать с тем, кого знаешь всю жизнь, особенно когда ваши пути постоянно пересекаются… Я не знаю, зачем рассказываю вам всё это. Я, должно быть, уже надоела вам?
— Нисколько. Вы…
— Мне нужно было поговорить с кем-то, кто бескорыстен и полон сочувствия. С вами легко говорить. Что, все журналисты такие?
— Мы хорошие слушатели.
— Я чувствую себя сейчас намного лучше. Спасибо вам.
Зоя откинулась на спинку стула и замолчала. В её лице появилась нежность.
Квиллер пригладил усы кончиком трубки и почувствовал, что его губы складываются в улыбку.
— Я рад, что смог…
— Вы, наверное, ищете материал для вашей колонки в газете? — Сияющее выражение лица Зои как-то не считалось с этим вопросом.
— Конечно, я всегда…
— Я хотела бы рассказать вам о Нино. — Она произнесла имя с ударением на «О».
— Кто этот Нино? — спросил Квиллер, скрывая лёгкое разочарование за оживленным тоном.
— Он создатель Предметов. Некоторые называют его джанк-скульптором
[4]
. Он создает полные глубокого содержания конструкции из хлама и называет их Предметами.
— Я видел их в галерее. Один из них был куском канализационной трубы, проколотой велосипедными спицами.
Она тепло улыбнулась:
— Это Предмет номер семнадцать. Разве он не красноречив? Он жизнеутверждающий, но в то же время отвергает псевдомир вокруг нас. Разве вы не были захвачены его бунтарским духом?
— Сказать по правде… нет, — ответил Квиллер с раздражением. — Он выглядел как кусок канализационной трубы с несколькими велосипедными спицами.
Зоя бросила на него ласковый взгляд, в котором упрек смешивался с жалостью:
— Ваш глаз ещё не настроен на восприятие современного искусства. Но со временем вы научитесь ценить его.
Квиллер сердито скосил глаза на свои усы. Зоя с энтузиазмом продолжала:
— Нино мой протеже, можно сказать, моё открытие. В нашем городе много талантливых художников, но я могу с уверенностью сказать, что Нино — больше чем талант. Он гений. Вам следует посетить его мастерскую. — Она резко подалась вперед. — Вы хотели бы встретиться с Нино? Я уверена, получился бы прекрасный материал для газеты.
— А как его полное имя?
— Девять-о-Два-Четыре-Шесгь-Восемь-Три, — сказала она. — Или, может, Пять. Никогда не могу вспомнить последнюю цифру. Мы называем его просто: — Нино.
— Вы имеете в виду, что у него номер вместо имени?
— Нино нестандартен, — объяснила она. — Он никогда не подстраивается под условности общества.
— Он носит бороду, конечно!
— Да. Откуда вы знаете? Он даже говорит на своем собственном языке, но зачем ждать обычных поступков от гения? Использование номера вместо имени — часть его протеста, Я думаю, только его мать и люди из тайной полиции знают его настоящее имя.
Квиллер посмотрел на неё:
— И где этот чудак живёт?
— Он живёт и работает в гараже за литейным цехом. Его мастерская, возможно, шокирует вас.
— Я не думаю, что меня так уж легко шокировать.
— Надеюсь, вас удивит его коллекция найденных вещей.
— Хлам?
— Не только хлам. У него есть несколько очень красивых вещей. Бог знает откуда он их берет. Но главным образом это хлам, прекрасный хлам. Нино обладает талантом находить среди уличного хлама превосходные вещи. И если вы встретитесь с ним, попытайтесь понять природу его художественного восприятия. Он видит красоту там, где другие видят только мусор и отбросы.
Квиллер с восхищением смотрел на Зою, поражаясь её спокойному воодушевлению и уверенной манере держаться. Он не понимал, о чём она говорит, но наслаждался звуками её голоса.
— Я думаю, вам понравится Нино, — сказала она. — Он стихийный и настоящий — и несчастный в некотором роде. Но может быть, и вы, и я — тоже несчастные люди, живущие согласно заранее предначертанному плану. Это похоже на следование шагам танца, созданного мастером-диктатором. Танец жизни должен создаваться последовательно, от момента к моменту, с уникальным и спонтанным отношением к каждому мгновению.
Квиллер оторвал восхищенный взгляд от Зои и спросил:
— Могу я задать вам личный вопрос? Зачем вы рисуете такие непонятные вещи, когда можете писать портреты реальных людей в реалистической манере? Зоя снова ласково посмотрела на него:
— Вы так наивны, мистер Квиллер, но честны. И это хорошо. Реальные вещи можно запечатлеть фотоаппаратом. Я творю в духе своего времени. У нас нет ответов на все вопросы, и мы знаем это. Иногда меня саму удивляют мои творения, но они есть мой художественный ответ на жизнь, какой я вижу её сегодня. Настоящее искусство всегда есть выражение своего времени.
— Я знаю.
Ему хотелось, чтобы Зоя его убедила, но он не был уверен, что у неё это получится.
— Когда-нибудь мы должны обсудить эту тему более подробно. — Выражение её лица поразило Квиллера.
— Я буду счастлив, — ответил он мягко. Возникла неловкая пауза. Квиллер нарушил её, предложив Зое сигарету.
— Я бросила курить, — напомнила она.
— Печенье? Это шоколадное печенье.
— Нет, спасибо, — отказалась она.
Он указал на картину Моне, висевшую над камином:
— Что вы думаете об этом? Она была здесь, когда я вселился.
— Если бы это была хорошая картина, Маунтклеменс не сдал бы её в аренду вместе с квартирой, — сказала она резко, и быстрая смена её настроения удивила Квиллера.
— Но у неё прекрасная рамка, — возразил он. — А кто делает рамы в галерее Ламбретов?
— Почему вас это интересует?
— Просто любопытно. Люди отмечали их прекрасную отделку. — Это была ложь, но Квиллер хотел получить ответ на свой вопрос.
