– Не называйте меня так! – вскинулась Линнет.
– Это все ваше влияние, – повторил он, стукнув тростью.
– Не будьте таким ослом! – огрызнулась она.
Герцог сделал глубокий вздох и уронил руки. В его покрасневших глазах блестела влага.
– Ты запретил мне извиняться перед тобой. Но…
– Вы полагаете, что я передумал? – Пирс перестал изображать равнодушие и выглядел разъяренным.
Линнет бросила взгляд на Гэвина, но он устроился в углу стойла, усадив Руфуса к себе на колени, и что-то нашептывал в волосатое ухо собаки, не обращая на них внимания.
– Я знаю, что ничего не изменилось, – отозвался герцог, при этом голос его дрогнул. – Но я не могу не говорить о том, как я сожалею. Я посмотрел на тебя и твою мать вчера вечером и понял, что когда-то у меня было все. Все, что только могла дать жизнь, все, что имело значение, и я выбросил это в затмении рассудка. Я разрушил свой брак. Хуже того, я нанес тебе…
– Замолчите! – резко бросил Пирс. Его голос был холодным, как океан, если не холоднее. – Я уже говорил вам, что не могу дать вам отпущения грехов, которого вы жаждете. Но даже если бы я мог, это не изменило бы вашего прошлого, как по мановению волшебной палочки.
Герцог смахнул слезу.
– И вы выбросили нас не в затмении рассудка. Вы приняли сознательное, пусть даже опрометчивое решение, предпочтя наркотическое забытье скучной семейной жизни. И кто сказал, что вы не были правы? Лично я никогда не испытывал соблазна спать с одной и той же женщиной всю жизнь. Не говоря уже о том, чтобы воспроизвести себя в виде плаксивого и шумного маленького подобия.
– Прекратите, – сказала Линнет, поднявшись на ноги.
Глаза Пирса сузились.
– О, посмотрите, теперь нам собираются сделать инъекцию задушевного женского сочувствия.
– Где вы видите сочувствие? Просто мне надоело смотреть, как вы делаете из себя дурака. И поскольку я выросла, наблюдая подобное поведение, оно не вызывает у меня сочувствия. Скорее презрение.
– Если ваш отец был плаксой, могу лишь сказать, что мне знакомо это чувство.
– Вы болван, – заявила Линнет. – Ваш отец принимал слишком много опиума. И потерял свою семью. Он ранил ваши чувства. – Она помедлила.
– Хаха, – отозвался Пирс.
– Именно это я имела в виду. – Линнет изобразила улыбку, рассчитанную на то, чтобы вызвать раздражение. – Это медицинская степень внушила вам мысль, что вести себя как сердитый шестилетний ребенок нормально?
– Нет, но, надеюсь, вы меня просветите.
Герцог тоже поднялся, слегка покачнувшись.
– Прошу вас, это все моя вина.
– Мы с вами полностью согласны, – отозвался Пирс. – Незачем заводить эту старую песню.
– Действительно, зачем утруждаться, когда ваш сын прекрасно справляется без вас? – вставила Линнет.
– Вы всегда настроены так саркастично? – поинтересовался Пирс, несколько обескураженный.
– Нет. Обычно я очень любезна, – сказала Линнет. – Но вы пробуждаете во мне худшие качества.
– Я уезжаю, – мрачно произнес герцог. – Точнее, мы уезжаем. Она даже не стала разговаривать со мной этим утром. Я… я отвезу вас в Лондон, мисс Тринн. Сам не знаю, почему я не понял этого раньше, но мой сын никогда не примет предложенную мной невесту.
– Это правда? – осведомилась Линнет, подбоченившись.
Пирс поднял брови.
– А что, вы предпочитаете, чтобы вас отвергли за ваши достоинства или, скажем, недостатки?
– Вы никуда не поедете, – заявила Линнет, повернувшись к герцогу. – Мы останемся здесь, пока я не удостоверюсь, что не испытываю ни малейшего желания выйти замуж за вредного, самовлюбленного тирана.
– Это вы обо мне? – вдруг подал голос Гэвин.
Линнет метнула в него взгляд.
– Нет! А ты сиди и играй со своей собакой.
– Мне нужно попробовать ходить, – сказал Гэвин. – Руфус мне поможет.
– Отличная мысль, – сказал Пирс. – Сестра Матильда не может вечно стеречь твою кровать.
Гэвин встал, слегка покачнулся и вышел из стойла. Все смотрели, как он двинулся по проходу, а затем побежал.
– Пройдись разок туда и обратно и отправляйся назад, в нежные руки Матильды, – велел Пирс.
– Прошу извинить меня, – сказал герцог, – думаю, мне лучше вернуться в дом. – Он вежливо поклонился, избегая их взглядов, и ушел.
Линнет смотрела ему вслед.
– Вы должны его простить.
– Почему? – спросил Пирс не без интереса.
– Раздор не способствует вашему общему благу.
– Вы хоть понимаете, что изъясняетесь, как лунатик? Мы здесь, в Уэльсе, так не говорим. Не способствует вашему общему благу, – передразнил он. – Хотя постойте! Я слышал подобные рассуждения от одного психа, который принадлежал к Братству Любви.
Линнет выжидающе молчала.
– Разве вы не хотите узнать, что это за Братство, чтобы понестись галопом и вступить в него?
– Я не знала, что вы ожидаете отклика. Когда Гамлет произносит монолог, он просто говорит и говорит, сам по себе.
Пирс одарил ее раздраженным взглядом и повернулся, собираясь уйти.
Линнет повысила голос:
– Вы должны простить своего отца, потому что гнев разрушает личность и мешает вашей медицинской деятельности.
– Вообще-то он помогает. Я лучше замечаю, когда люди лгут мне, и, поверьте, никому столько не лгут, сколько докторам.
– Ошибаетесь, – возразила Линнет. – На первом месте супруги.
Он усмехнулся.
– Ваш отец сожалеет, что увлекался опиумом. Ему тяжело сознавать, что он вынудил вашу мать уехать во Францию и развелся с ней.
Его губы изогнулись в угрюмой улыбке.
– Наркоманы обычно сожалеют о своих выходках. Я видел это неоднократно.
– Члены семьи прощают друг друга.
– Неужели? И что вам об этом известно?
– У моих родителей часто возникала необходимость прощать друг друга.
Он шагнул к ней, налегая на трость, и взял ее за подбородок.
– А вы прощали их?
Линнет удивленно моргнула. Он уронил руку.
– Не думаю. Легче давать советы, чем следовать им.
– Конечно, я их прощала, – сказала она как-то неуверенно.
– Разве ваш отец не должен был приехать с вами? – спросил Пирс, отбросив церемонии. – В конце концов, у меня вполне определенная репутация. Неужели он отправил вас в эти дикие края без всяких колебаний?
– В сопровождении вашего отца, – заявила Линнет. – Герцога.
