– Доктор, я глубоко задета тем, что случилось сегодня, видимо, с вашего разрешения, если не поощрения. Глубоко задета. И хотя сожалею, что мне приходится прерывать вас, это дело не терпит отлагательства.
– Пациента бросало в жар, как только он терял зрение. О чем это говорит? – спросил Пирс, обращаясь к молодым докторам. Затем неохотно обернулся.
Правда заключалась в том, что Линнет была пугающе красива, с безупречными чертами, безупречными волосами…
И затаенной улыбкой в безупречных глазах.
Это действовало на нервы.
Пирс подавил ответную улыбку.
– Что, к дьяволу, вы затеяли?
Ее улыбка увяла.
– У меня возникли вопросы об уходе за пациентами в западном крыле, включая диету и посещения членов семьи, и я обратилась к экономке.
– Правильно. Это входит в ее обязанности. – Он повернулся к сестре Матильде. – Вам следовало ответить на них, поскольку вы и есть экономка, о которой идет речь.
Грудь сестры Матильды впечатляюще раздулась, как у жабы на листе водяной лилии, приготовившейся исполнить свою песню.
– Я глубоко оскорблена тоном этих неуместных расспросов. Если вас волнует, как я выполняю свои обязанности и забочусь о больных, вам следовало обратиться ко мне напрямую.
Пирс снова повернулся к докторам.
– Временная потеря зрения, ослабление слуха, возможно, жар. Какие еще вопросы вы задавали?
Доктора молчали.
– По-моему, никаких, – подытожил он. – Итак, больной. Вы не испытывали головокружения. Никто не говорил вам, что у вас краснело лицо?
Джаггз покачал головой.
– Вы не чувствовали слабости в коленях? Вас не бросало из жара в холод?
– Только в жар. Ну и пару раз меня вырвало.
– А почему вы не упомянули об этом? О чем еще вы забыли сказать?
– Моя жена говорит, что я был пьян. Но я не был. – Джаггз насупился, его брови сошлись на переносице во впечатляющей гримасе, хотя, на взгляд Пирса, она вряд ли вошла бы в моду у лондонских щеголей. – Я уже двадцать лет владею «Хвостом русалки» и знаю, когда корабль дает крен.
– Обычно пьяницы осознают это последними, – возразил Пирс. – Собственно, большинство из них признают, что перепили, только утром, когда наступает похмелье. Трактирщику следовало бы это знать. – Он повернулся к сестре Матильде. – Вы не могли бы вкратце рассказать, что именно так взволновало вас? Вам не доставили удовольствия вопросы мисс Тринн?
Ее грудь снова раздулась.
– Эта юная леди не имеет представления о медицинском уходе. Она назвала меня жестокой…
– Я употребила слово «негуманная», – вставила Линнет. Она снова улыбнулась, и все доктора буквально растаяли. Даже Джаггз свесился с постели, чтобы лучше видеть ее.
– Потому что я говорю пациентам, что раз они оказались здесь, никаких посетителей не будет, – твердо сказала сестра Матильда. – Вы не хуже меня знаете, лорд Марчент, что здесь полно пациентов, у которых нет никаких шансов на выздоровление. Мне некогда заниматься с безутешными родственниками. С таким же успехом родные могут попрощаться, когда оставляют больных здесь. Не вижу причин продлевать боль расставания.
– То есть это делается для их же блага. – Линнет нахмурилась, но Пирс даже не взглянул на нее. – Вы предупредили об этом мистера Джаггза?
Сестра Матильда кивнула:
– Конечно. – Она метнула в Линнет неприязненный взгляд. – К сожалению, эта юная леди отменила мои указания и отправила женщину на кухню, где она, вне всякого сомнения, создает лишние проблемы и мешает работать.
– Зато мы можем пригласить ее наверх, чтобы она рассказала, как выглядел мистер Джаггз во время приступов, о которых идет речь, – вставила Линнет. – Почему бы вам не сходить за ней, миссис Хэвлок?
Любопытно, что, хотя Линнет весила гораздо меньше экономки, в ней было что-то, заставившее сестру Матильду подчиниться, хотя всем своим видом она выражала неодобрение.
– Клянусь Иисусом, я бы не хотел попасть в число врагов вашей экономки, – заметил Джаггз, устремив на Линнет благоговейный взгляд. – Именно это вы сейчас проделали, мисс. Моя миссис очень расстроилась бы, если бы ей пришлось уехать, оставив меня здесь. Она бы померла от беспокойства.
– Это все улыбка, не так ли? – поинтересовался Пирс, обращаясь к Линнет.
– На миссис Хэвлок моя улыбка не действует, – отозвалась она. – Вы давно женаты, мистер Джаггз?
– Да уже двадцать четыре года, – ответил тот. – В первый раз это приключилось со мной аккурат на нашу двадцатую годовщину.
– Вы не упоминали об этом раньше, – заметил Биттс, записывая. – Выходит, у вас было четыре приступа.
– А может, и больше, – признался Джаггз. – Я не сразу обратился к врачу. На самом деле это моя миссис начала беспокоиться.
Дверь открылась, и в палату влетела взбешенная сестра Матильда, сопровождаемая взволнованной толстушкой в шляпке, украшенной вишнями, сделанными из клубочков шерсти.
– Как выглядел ваш муж во время приступов? – спросил Пирс, не тратя времени на приветствия.
Она удивленно моргнула.
– Как обычно, насколько я помню.
– Лицо краснело?
– Не больше, чем обычно, когда он напивается.
– Я никогда не напиваюсь! – крикнул Джаггз с постели.
– Напиваешься! – Она так яростно кивнула головой, что вишни у нее на шляпке взмыли в воздух и снова опустились. – По праздникам, и не пытайтесь отрицать это, мистер Джаггз.
– В тот раз в Йорке я выпил не более пинты, – заявил больной торжествующим тоном.
– У тебя язык заплетался, – возразила она, подойдя ближе, чтобы потрепать его по ноге. – Ничего страшного, если выпить пару пинт, но чтобы заплетался язык, требуется больше. Этот последний случай в Йорке был той самой соломинкой, которая ломает хребет верблюду, – сказала она Пирсу, одновременно обращаясь к Линнет. – Он обещал мне, что сходит к врачу, если это снова случится.
– Разрази меня гром! – отозвался Джаггз с досадой. – Я и близко не выпил того, что мог бы!
– А что это было за событие? – поинтересовалась Линнет. – Вы были в этой прелестной шляпке, миссис Джаггз?
Та просияла:
– Да! Это было на военном параде. Мистер Джаггз надел свою военную форму, хотя она стала тесновата ему в последнее время. Но он всегда надевает ее по праздникам. Я связала эту шляпку крючком как раз для этого случая, хотя летом в ней очень жарко.
– Наверное, мистер Джаггз вспотел в мундире, – предположил Пирс.
– Мистер Джаггз никогда не потеет, – гордо заявила его жена. – Мне почти не приходится стирать его форму из-за пота, слава Богу. Его приятели на параде только успевали промокать лица.
