— Это правда? — спросил Ралстон.
Вовсе не обязательно было произносить эту фразу с таким удивлением.
— Действительно, милорд. Мне очень хочется посмотреть выставку этого года. — Калли слегка коснулась рукава Оксфорда. — Мне повезло иметь такого сопровождающего.
— Мне повезло еще больше, — ответил Оксфорд, не отрывая взгляда от Ралстона.
Калли не успела задуматься над странной интонацией, с которой были сказаны эти слова, как театральный служка прозвонил в свой колокольчик, возвещая об окончании антракта. Оксфорд покинул ложу, прежде низко склонившись над рукой Калли и прошептав:
— До свидания, миледи. С нетерпением буду ожидать следующей недели.
— Я тоже, барон Оксфорд, — ответила она с неглубоким реверансом.
Барон, широко улыбаясь, повернулся к Ралстону, все еще стоявшему неподалеку с совершенно каменным лицом:
— Честь имею, маркиз.
Ралстон молча смотрел на молодого франта, который, рассмеявшись в ответ на его пристальный взгляд и слегка коснувшись его локтя набалдашником трости, дерзко кивнул и вышел из ложи.
Калли проследила за ним взглядом, затем сказала:
— Не стоило быть с ним таким неприветливым.
— В голове барона нет ничего, кроме зубов, — ответил маркиз невозмутимо.
Не думая о том, что ту же фразу она сама произнесла всего лишь несколько дней назад, Калли промолчала и опустилась в свое кресло. Ралстон сел рядом, но она делала вид, что не замечает его, и лишь пристально смотрела на сцену, ожидая, когда поднимут занавес.
В какой-то момент краешком глаза она заметила лакея, который вошел в ложу с серебряным под носом, на котором лежал сложенный листок бумаги. Ралстон, кивком поблагодарив лакея, взял адресованную ему записку и сломал маленькую восковую печать.
Не удержавшись, Калли бросила быстрый взгляд на листок, но и этого хватило: записка была столь коротка, что Калли успела ее прочесть.
«Приходи ко мне.
Н.»
Ралстон и Настасия все еще были любовниками.
Калли сдержала тихий возглас и, резко отвернувшись, сделала вид, что целиком поглощена только что начавшимся представлением.
В течение первых двух сцен второго действия в ее душе боролись печаль и гнев. Когда в начале третьей сцены Ралстон поднялся и быстро вышел из ложи, гнев одержал победу.
Нет. Она не позволит ему испортить первый выход сестры. Сколько усилий приложила Джулиана, чтобы добиться этого успеха! Сколько сделала для этого Калли! Не говоря уж об остальных, о тех, кто тоже оказывал поддержку его сестре.
Как смеет он рисковать всем этим? И ради чего?
Ее возмущение росло. Калли расправила плечи. Кто-то должен подумать о Джулиане. Повернувшись к Бенедикту, она произнесла шепотом:
— Похоже, шампанское ударило мне в голову. Я пойду отдохну в дамской гостиной.
Брат, который тоже обратил внимание на неожиданный уход Ралстона, склонился к Калли и прошептал:
— Никаких приключений, Калли.
Она выдавила улыбку:
— Никаких приключений.
И вышла из ложи.
Торопливо шагая по слабо освещенным коридорам театра, она продолжала лихорадочно гадать, успеет ли отыскать Ралстона, прежде чем тот своим легкомысленным поступком уничтожит даже малейший шанс на успех Джулианы. Калли готова была поспорить хоть на сам Аллендейл-Хаус, что он и раньше не раз уходил со спектакля, чтобы встретиться со своей любовницей прямо в театре. Вполне вероятно, что ему известен самый короткий путь к гримерной мисс Критикос. От этой мысли ее передернуло.
Калли завернула за угол к верхней колоннаде и увидела Ралстона, который поднимался по широкой роскошной лестнице. Быстро оглядевшись и убедившись, что поблизости никого нет, Калли окликнула его:
— Маркиз Ралстон! Остановитесь, сэр!
Мужчина замер на верхней ступеньке и удивленно оглянулся. Увидев едва ли не бегущую Калли, Ралстон сразу же догадался о ее намерении, и удивление сменилось гневом. Он быстро спустился вниз, и через несколько секунд они оказались лицом к лицу.
Не дав девушке вымолвить ни слова, он схватил ее за руку и буквально затащил в затененную нишу коридора, где, развернув лицом к себе, гневно прошипел:
— Вы сошли с ума?
Тяжело дыша от быстрой ходьбы и раздражения, Калли выдернула руку и прошипела в ответ:
— Могу задать вам тот же вопрос!
Он проигнорировал ее слова.
— Что вы здесь делаете? Если вас увидят...
— Ох, прошу вас, — прервала она его. — Это публичное место. Что может случиться, если меня здесь увидят? Мне подскажут, как пройти в дамский салон, и все, а вот если увидят вас...
Он посмотрел на нее как на безумную.
— О чем вы говорите?
— Вы не слишком-то осторожны, лорд Ралстон, — произнесла она с презрением. — Человеку, который заботится о репутации своей сестры, следовало бы быть более осмотрительным. — Она ткнула сложенным веером в его белоснежную манишку. — Я ведь видела переданную вам записку и знаю: вы здесь для того, чтобы встретиться с вашей... с вашей...
— Моей кем? — спровоцировал он ее.
— С вашей... любовницей!
Произнеся это слово, она еще раз ткнула веером ему в грудь.
На сей раз Ралстон резко отвел ее руку, его голубые глаза опасно сверкнули.
— На каком основании вы осмеливаетесь обвинять меня? Вы смеете ставить под сомнение мое поведение? Да кем вы себя возомнили?
— Женщиной, которую вы выбрали, чтобы ввести вашу сестру в общество. Я не позволю вам сорвать ее выход одним скандальным свиданием...
— Вы не позволите мне? А разве не вы без стеснения кокетничали с пьяным щеголем на виду у всего зала?
У Калли отвисла челюсть.
— Ничего подобного!
— Но впечатление создалось именно такое, миледи!
— Как вы смеете! — возмутилась она. — Как вы смеете говорить мне о бесстыдном кокетстве! Это ведь не я бросала томные взгляды на актрису в течение всего спектакля!
— Ну хватит, — произнес он, едва сдерживаясь.
— Нет! Я так не считаю. — И не в силах контролировать себя, Калли продолжила гнуть свою линию. Шлюзы открылись. — Это не я сбегаю на тайное свидание с размалеванной любовницей в момент первого появления на публике своей сестры. А ведь для нее это едва ли не самая сложная ситуация в жизни! Вы хоть представляете, что с ней сделает свет, если ваша любовная связь откроется, вы... бесчувственное животное?
Последние слова она произнесла пронзительным высоким голосом.
Ралстон прикрыл глаза, его лицо стало каменным. Он сжал кулаки так, что побелели суставы, и произнес с едва сдерживаемым раздражением:
