Он больше не уйдет, Иззи-медвежонок.
Теперь мама приблизилась, и Иззи была уверена, что увидела белые, как у голубя, крылья.
— Я не могу пойти за тобой?
На долю секунды дымка рассеялась, и Иззи увидела свою маму. Не было ни крыльев, ни сияния, ни тумана. Была просто светловолосая женщина с грустными глазами в розовой фланелевой ночной рубашке в цветочек, и она смотрела на свою девочку.
Иззи, я всегда буду с тобой. Тебе не нужно ни исчезать, ни уходить за мной. Все, что тебе нужно сделать, — это лишь закрыть глаза и подумать обо мне, и я буду рядом. Вспомни о том, как мы все вместе ходили в цирк и я так смеялась, что упала со скамейки. И когда ты улыбнешься при этом воспоминании, ты меня увидишь.
По щекам Иззи потекли слезы и стали капать на ее руки. Она смотрела, моргая, в мамины глаза, голубые-голубые.
— Мамочка, я тебя люблю.
И вдруг ее мама исчезла.
— Иззи!
Иззи услышала испуганный голос отца. Она повернулась и увидела, что он бежит к ней.
— Папа?
Он привлек ее к себе и крепко прижал.
— Иззи! — Он так странно произнес ее имя, как будто пробежал несколько миль. — Ох, Иззи, ты меня напугала. Я не знал, где ты…
— Папа, я не ушла в плохое место.
Он улыбнулся дрожащей улыбкой.
— Знаю, милая.
Он на руках отнес ее обратно в дом и бережно положил в кровать. Иззи забралась под одеяло, но ей не хотелось оставаться одной. Она взяла с тумбочки книжку. Это была ее драгоценная «Золушка», которую когда-то бабушка подарила маме, а мама — Иззи.
— Папа, можешь почитать мне сказку?
Ник сел рядом с ней на кровать и очень бережно открыл книгу на первой странице. Он читал так, как всегда читал Иззи, — с энтузиазмом, с удовольствием, на разные забавные голоса. Иззи сидела, прислонившись спиной к подушке, и строго смотрела на яркие картинки в книжке. Когда Ник закончил читать, она некоторое время молчала, потом спросила:
— А что случилось с мамой Золушки?
Ник ответил:
— Я думаю, мама Золушки отправилась на небеса.
— Вот как!
— И знаешь, что я думаю?
Иззи помотала головой:
— Нет.
— Я думаю, что они с твоей мамой теперь подруги, они смотрят на нас сверху, проверяют, все ли у нас в порядке.
Иззи кивнула. Она и сама так думала.
— Энни сказала, что когда идет дождь, это мама и ангелы плачут.
Ник отвел с ее лица прядь волос.
— Энни много всего знает.
Иззи отвернулась от отца, чтобы он не увидел в ее глазах слезы.
— Папа, я начинаю ее забывать.
Ник обнял девочку, привлек ее к себе и нежно погладил влажную щеку.
— У мамы были самые красивые глаза на свете, и, когда она на тебя смотрела, возникало чувство, что дождь кончился и твоего лица коснулся солнечный свет. И у нее один передний зуб был неровный, а у левого уха была крошечная родинка. Она тебя любила, Иззи.
— Папа, она нас обоих любила — меня и тебя.
Ник ничего не сказал, а поцеловал Иззи в кончик носа, и это напомнило ей времена, когда она была совсем маленькой; тогда он часто так делал. Впервые с тех пор, как умерла ее мама, Иззи не было страшно. Визг, который прятался в ней несколько месяцев, съежился, как изюминка, и укатился. Теперь Иззи знала, что все будет хорошо и папа ее любит. Она крепко зажмурилась, очень крепко, чтобы не заплакать, как малявка, а когда открыла глаза, не могла поверить тому, что увидела.
— Папа! — позвала она.
— Что, Солнышко?
Иззи медленно подняла левую руку. Она совершенно ясно видела маленькую черную перчатку, торчавшую из рукава рубашки. Иззи прикусила нижнюю губу и замерла, боясь пошевельнуться. Потом медленно потянула перчатку, высвобождая на волю руку.
— Папа, ты видишь?
Ник посмотрел на ее руку. Иззи была уверена, что папа видит ее, но он удивленно посмотрел на Иззи и спросил:
— Что я должен видеть?
Она тряхнула рукой.
— Я вижу свою руку. А ты?
Ник охнул и сказал глухим голосом:
— Да, я вижу твою руку.
Потом он медленно, как будто боясь, что Иззи помешает ему это сделать, снял с ее руки перчатку.
Иззи захихикала, шевеля пальцами.
— Папа, значит, я останусь с тобой.
— Да, Иззи, похоже что так, — проговорил Ник и закрыл лицо руками.
Иззи оторвала взгляд от своей руки и увидела очень странную вещь: ее большой, сильный папа плакал.
Она нас обоих любила.
Ник лежал в кровати, заложив руки за голову, и думал над тем, что сказала Иззи.
Она нас обоих любила.
То, во что он очень долго не мог поверить, прозвучало из уст ребенка с такой уверенностью… По его лицу лились слезы, которые он прятал больше года. Он любил свою жену, любил ее с тех пор, как увидел впервые, но в последние несколько лет он об этом забыл, он видел только наступившую тьму и забыл про свет. А Кэти его любила, любила всем своим разбитым, измученным сердцем.
— Кэт, я тебя любил, — прошептал он в тишине своей одинокой спальни.
Городской ежегодный фестиваль начался, как всегда в последние сто лет, в первую субботу мая. Над Мистиком нависло низкое серое небо, дождь поливал навесы над фасадами магазинов, по мутным ручьям, устремившимся к стокам, вдоль тротуаров плыли, кружась, сорванные ветром первые зеленые листья.
На Энни был блестящий желтый дождевик и бейсбольная кепка с эмблемой «Сиэтл Маринерс», джинсы она заправила в черные резиновые сапоги. Рядом стоял Хэнк, жуя булочку домашней выпечки, купленную в киоске «Ротари клуба». По Мейн-стрит, поднимая брызги, медленно двигался парад. Здесь были пожарные и полицейские машины, отряды бойскаутов и шесть девочек в розовых пачках из «Школы танцев Эсмеральды». Это трогательное представление заворожило Энни. Она с детства помнила, что колонна пройдет шесть кварталов, потом повернет и двинется обратно. Она вдруг осознала, что, оказывается, скучала по этому зрелищу. Как она могла об этом забыть? Она стала жить в Калифорнии, в городе, где местные парады возглавляют знаменитости и финансируют корпоративные спонсоры, и растила дочь в доме за высокой оградой. Энни вдруг поняла, что не хочет туда возвращаться. И эта внезапная уверенность удивила ее. Сознавать, что впервые в жизни она отважилась принять решение самостоятельно, ни под кого не подстраиваясь, было приятно. Она больше не хочет жить в Калифорнии, не хочет и не будет. После развода, когда Натали уедет учиться в колледж, она сможет вернуться в Мистик, может быть, даже открыть здесь книжный магазин.
