— Блейк? Что ты здесь делаешь?
Блейк посмотрел на мужчину и девочку, оба наблюдали за ним. Он медленно опустил руки.
— Я бы предпочел поговорить об этом не сейчас.
Энни прикусила нижнюю губу, потом обреченно вздохнула:
— Ладно, Блейк. Мы, конечно, можем поговорить, но не здесь.
Девочка недовольно топнула ногой.
— Но, Энни, мы же собирались за мороженым.
Энни улыбнулась девочке:
— Прости, Иззи, мне нужно немного поговорить с этим человеком. Мы потом с тобой наверстаем, хорошо?
«С этим человеком… — У Блейка сжалось сердце. — Что здесь вообще происходит?»
— Солнышко, не сердись на Энни, ладно? Ей нужно ненадолго уйти. — Это произнес мужчина.
— Но она ведь вернется, правда, папа?
Вопрос повис в воздухе. Никто не ответил, и воцарилось неловкое молчание.
Энни прошла мимо девочки и подошла к Блейку.
— Встретимся через десять минут в кафе Теда около парикмахерской. Это в центре города, ты его легко найдешь.
У Блейка возникло такое чувство, будто его мир опрокинулся. Он смотрел на Энни и едва узнавал эту женщину.
— О’кей, встретимся через десять минут.
Несколько секунд, показавшихся бесконечными, Блейк просто стоял, чувствуя себя очень неловко. Потом принужденно улыбнулся. Все, что им нужно, — это побыть несколько минут наедине, и тогда все будет в порядке. Он говорил это себе, выходя из дома. Это же он говорил себе и спустя те самые десять минут, паркуясь перед самым дешевым, самым убогим кафе, какое ему только доводилось видеть. Он вошел внутрь, сел в кабинку, обитую желтым винилом, и заказал себе кофе. Когда заказ принесли, он посмотрел на свой «Ролекс»: было 11.15. Блейк по-настоящему нервничал, от волнения у него вспотели ладони, и он тайком вытер их о брюки под пластиковым столом. Через некоторое время он снова посмотрел на часы. 11.25. У него мелькнула мысль, а придет ли Энни вообще, но он почти сразу же отбросил ее как нелепую. Энни была самым надежным человеком из всех, кого он когда-либо знал. Если она говорила, что будет в таком-то месте, то она приходила туда обязательно. Она могла немного опоздать, могла прибежать в спешке, но она появлялась.
— Привет, Блейк.
Услышав голос Энни, Блейк резко повернулся. Она стояла у столика, скрестив руки на груди. На ней были линялые голубые джинсы и белая водолазка без рукавов, а волосы… Ее дивных длинных волос больше не было, вместо них на голове топорщился густой ежик коротких волос.
— Что ты сделала со своими волосами?
— По-моему, ответ очевиден.
— О! — Блейк нахмурился.
Он был в замешательстве не только от ее вида, но и от того, как она ответила — резко и совсем не в ее духе. Он представлял себе момент их встречи уже несколько недель, представлял одновременно и со страхом, и с волнующим нетерпением. Но он всегда представлял встречу с прежней Энни, безукоризненно одетой, с грустной улыбкой на губах, может быть, немного нервной. Женщина, которая стояла сейчас перед ним, была кем-то другим, он ее не узнавал.
— …Ладно, волосы отрастут. — Блейк запоздало встал. — Рад тебя видеть, Энни!
Она сдержанно улыбнулась, прошла боком в кабинку и села напротив Блейка. Он быстро махнул рукой, подзывая официантку, затянутую в полиэстер, потом вопросительно посмотрел на Энни:
— Кофе?
— Нет.
Она забарабанила пальцами по столу, и Блейк заметил, что ее ногти не покрыты лаком и обрезаны так коротко, будто обкусаны. А на безымянном пальце, там, где всегда было его кольцо, теперь только полоска светлой незагорелой кожи. Она улыбнулась официантке:
— Мне «Будвайзер».
Блейк посмотрел на нее, пораженный:
— Ты не пьешь пиво.
Глупо было это говорить, но он не смог придумать ничего другого. Все его мысли занимало кольцо, которое она больше не носила.
Еще одна фальшивая улыбка:
— Неужели?
Официантка кивнула и ушла. Энни снова переключила внимание на Блейка. Она быстро скользнула по нему пристальным взглядом, и он спросил себя, что видит эта новая женщина, когда смотрит на прежнего Блейка. Он ждал, что она что-нибудь скажет, но она просто сидела перед ним с этой своей новой мальчишеской стрижкой, без макияжа, с этой пугающей отметиной вместо кольца на пальце и смотрела на него.
— Я думал, нам нужно поговорить, — начал Блейк. Как он потом решил, начал довольно глупо.
— Угу.
Снова повисло молчание. В этой тишине к столику подошла официантка. Она поставила на маленькую квадратную салфетку запотевшую кружку пива. Энни одарила официантку улыбкой:
— Спасибо, Софи.
— Пожалуйста, мисс Борн.
«Мисс Борн»? Блейк задохнулся от возмущения.
Энни отпила пиво и наконец заговорила:
— Ну, как поживает Сюзанна?
Блейк поморщился от холода, прозвучавшего в ее голосе. Он знал, что заслужил это, но подобной язвительности не ожидал. Энни никогда ни на кого не злилась.
— Я с ней больше не живу.
— В самом деле?
— Да. Об этом я и хотел с тобой поговорить.
Она посмотрела на него и снова повторила:
— В самом деле?
Блейк жалел, что не подготовился подобающим образом к разговору, но он не ожидал, что Энни так осложнит ему его задачу. В уме он представлял сцену их встречи всегда одинаково: он влетает в комнату, она сначала колеблется, потом улыбается и плачет и говорит, как сильно она по нему скучала. Он раскрывает объятия, и она бросается к нему… Вот и все, они снова вместе.
Он пытался понять ее чувства, но ее глаза, которые он так хорошо знал, были непроницаемыми и смотрели настороженно. Он стал путаться в словах, что было совершенно для него не характерно.
— Я совершил ошибку.
Он положил руку на стол. Энни поспешно убрала свою.
— Ошибку?
Он услышал в ее голосе осуждение и понял, что она имеет в виду. Ошибка — это когда забываешь вовремя внести платеж, а то, что он сделал, — это нечто совершенно другое.
То, как она на него смотрела, ее негромкий, сдержанный голос — совсем не как у его Энни — все это пробило брешь в его уверенности, и он стал чувствовать, что через эту брешь из него вытекает нечто жизненно важное. Он мягко сказал:
— Энни, я хочу вернуться домой. — Он умолял ее так, как никогда в жизни не умолял. — Энналайз, я тебя люблю, теперь я это знаю. Я был дураком, глупым дураком. Ты можешь меня простить?
Она сидела напротив и смотрела на него, ее губы были плотно сжаты.
В душе Блейка вспыхнула искорка надежды. Он встал, подошел к Энни и пристально посмотрел на нее. Она все могла прочесть в его глазах, и он надеялся, что ей все еще небезразличны его слова. В нем всколыхнулись вспоминания об их жизни, заново подпитывая его уверенность. Он вспомнил десятки раз, когда он причинял ей боль: ее дни рождения, которые он пропустил, ночи, когда он не приходил домой, воскресные обеды, испорченные его отсутствием. Она всегда его прощала, потому что такой была его Энни. Она не могла так сильно измениться.
