— Она выглядит…
— Поверь мне, Джуд. Ты же знаешь, я бы за нее сражался, если бы… наша девочка была здесь, с нами.
Она не знала, как ему поверить. Все внутри ее кричало, что это несправедливо, неправильно, что это ошибка. Она начала отстраняться, качая головой, но Майлс не отпускал ее от себя. Он прижал ее к своей груди так крепко, что она не могла шевельнуться.
— Ее больше нет, — прошептал он ей на ухо.
Она громко кричала, вырывалась, повторяла «нет, нет, нет», а он все равно прижимал ее к себе. Она плакала, пока тело ее не обмякло, опустошенное, только тогда он ее отпустил.
Она подошла, как на деревянных ногах, к дочери.
Миа лежала, окруженная приборами, проводами и капельницами. Она выглядела вполне здоровой. Казалось, в любую секунду она может очнуться и сказать: «Hola, Madre».
— Привет, Мышка, — сказала Джуд, ненавидя себя за то, что ее голос дрогнул на привычном прозвище. — Ей нужна собачка Дейзи. Почему мы ее не принесли?
Майлс подошел к жене.
— Привет, малышка, — сказал он и сломался.
Джуд хотелось его успокоить, но она не смогла.
— Когда я с ней говорила в последний раз, то сказала, что не прощаю. О Боже, Майлс…
— Не нужно, — просто сказал он.
Если бы рядом не было Майлса, державшего ее за локоть, она бы рухнула рядом со своей девочкой, которая, казалось, мирно спала. Джуд помнила, как представляла, какая она будет еще до того, как увидела дочку, как часто разговаривала со своими еще не рожденными двойняшками, которые плавали в ее раздутом животе, словно пара крошечных рыбок, вместе, всегда вместе…
Теперь Зак будет один. Единственный ребенок.
Как же ему об этом сказать?
* * *
Мир, словно окутанный пузырчатой оберткой, остался где-то далеко. Джуд сосредоточилась только на одном, на своей дочери. В течение следующего часа Майлс обзванивал друзей и родственников. Джуд слышала слова, которые раньше не имели для нее никакого смысла. Органы. Сердце. Роговица. Кожа. Спасение чьих-то жизней. Она кивала, подписывала бумаги, ни на кого не смотрела и ничего не говорила. Люди толкали ее, отпихивали, проводя тесты над Мией. Несколько раз Джуд огрызалась, требуя от них осторожного обращения с дочерью. Это все, что она могла теперь сделать. Она напоминала им, что Миа боится щекотки, поет фальшиво, хотя все время мычит какие-то мелодии, и не любит холода.
Казалось, ее никто не слушал. Все выглядели очень печальными и говорили тихими голосами, чуть ли не шепотом. В какой-то момент к ней приблизился капеллан и, уведя от кровати, попытался ее утешить заученными словами. Она оттолкнула его локтем и кинулась обратно к Мии.
— Я здесь, Мышка, — сказала она. — Ты не одна.
Она стояла там, пока ей позволяли, совершенно неподвижно, шепча слова любви, рассказывая истории и стараясь запомнить до мельчайших подробностей все о Мии.
В конце концов к ней подошел Майлс. Когда это произошло, она понятия не имела.
— Джуд, — сказал он, а она даже не подозревала, что он несколько раз звал ее, даже, может быть, переходил на крик.
Она оторвала взгляд от Мии и повернулась к мужу.
За Мией стояла бригада людей в хирургических костюмах. Она увидела среди них человека, державшего в руках красно-белый переносной холодильник.
— Сейчас они должны ее забрать, Джуд, — сказал Майлс, отрывая ее пальцы от поручня кровати.
Она уставилась на него сквозь слезы.
— Я не готова.
Он промолчал. Да и что говорить? Разве можно быть к подобному готовым?
— Ты пойдешь с ней? — спросила она, прижимая ладонь к его сердцу, чувствуя, как оно бьется.
— Я буду в зоне наблюдения. — Голос его дрогнул. — Она не останется одна.
— Я хочу подождать перед операционной, — сказала Джуд, хотя на самом деле ей хотелось убежать.
— Ладно.
Она снова повернулась, наклонилась и поцеловала пухлые розовые губки дочери.
— Я люблю тебя, Мышка.
Она натянула одеяло до подбородка Мии. Это был инстинктивный жест, материнская забота. Наконец она отпрянула, дрожа, и позволила Майлсу увести ее от кровати. Через минуту Мии действительно не станет…
Они увозили ее дочь из палаты, когда Джуд вспомнила, что они кое о чем забыли. Как они могли такое забыть?
— Постойте! — крикнула она.
Майлс посмотрел на нее.
— Что?
— Зак, — едва сумела выговорить она.
* * *
Лекси слышала, как Миа разговаривала, смеялась… говорила что-то о своем мирке…
Она спросила: «Что?» — у подруги и протянула к ней руку, а рядом никого не оказалось. Лекси медленно проснулась, заморгала. Что-то здесь не так. Где она?
Она попыталась сесть и почувствовала острую боль в груди. Болело так сильно, что она вскрикнула.
— Алекса! — Ева поднялась со стула, на котором сидела у окна, читая.
— Где я? — спросила Лекси, хмуря лоб.
Ева подошла ближе.
— Ты в больнице.
Эти три слова остановили время. Лекси сразу все вспомнила: белый капот автомобиля, мчащийся вперед; ствол дерева, освещенный ярким светом фар; крики Мии, дым, звук бьющегося стекла…
— Мы врезались, — прошептала она, поворачиваясь, чтобы посмотреть на тетю. Одного взгляда в грустные глаза Евы хватило, чтобы понять — все плохо. Лекси отшвырнула одеяло и попыталась подняться с кровати.
Ева схватила ее за здоровую руку и удержала на месте.
— Не шевелись, Лекси. У тебя сломано ребро и серьезный перелом руки. Лежи спокойно.
— Мне нужно увидеть Зака и Мию…
— Ее нет, Лекси.
Лекси облегченно вздохнула.
— Слава богу, значит, с ней все в порядке? А что с Заком?
— Миа умерла, Лекси. Мне очень жаль.
«Умерла». «Ее нет».
Лекси не восприняла этих слов. Как такое могло быть? Она чувствовала Мию рядом, чувствовала, как та прислонялась к ней, шепча: «Не оставляй меня одну, а то я сделаю какую-нибудь глупость». Это ведь было минуту назад, секунду. «Можно, я присяду рядом?»
— Нет, — прошептала Лекси. — Этого не может быть.
Ева покачала головой, а правда, словно спящая змея, которую разбудили палкой, набросилась и ужалила.
Машина. Столкновение. Смерть.
Нет. Нет. Нет!!!
— Этого не может быть, — снова прошептала Лекси. Миа была ее частью, так разве могла одна из них умереть, а другая выжить? — Я бы почувствовала. Это неправда.
