Она медленно повернулась и увидела, что во дворе больше никого нет — словно напряжение между ними было таким сильным, что заставило всех вокруг исчезнуть.
— Оставь меня в покое, Салман. — Джамиля больше не заботилась о том, чтобы сохранить лицо.
Его ответ прозвучал жестко:
— Если бы ты хотела покоя, ты бы осталась в Мерказаде.
Она сжала губы: пусть неприятная, но правда. Сама мысль о том, что она сможет спокойно пережить встречу с ним…
— Конечно, потому, что ты никогда не приезжаешь туда.
— Именно. — Его глаза пылали.
Некоторое время они молчали, затем Салман шагнул вперед — и сердце Джамили упало: она заметила, что двери во двор были закрыты.
— Оказывается, ты еще красивее, чем я думал.
Джамиля смело посмотрела на него. Ей не было дела до его комплиментов. Она заметила огонь в его глазах — и возмутилась. У него нет прав на нее. Его лицо скрывала тень, и она не могла точно определить, что оно выражает.
— Ты уже говорил мне это, Салман. Разве ты не помнишь, как объяснил причину того, что затащил меня в постель?
— Ты была красива тогда. Но сейчас твоя красота расцвела. В ней появилось что-то еще… — В его голосе прозвучала какая-то боль, и это застало Джамилю врасплох.
— Ты бы должен понимать, Салман, что это. Это цинизм. — Она изо всех сил постаралась изобразить насмешку. — Ты ведь у нас король циников, так ведь? Всегда приходишь на вечеринки султана один. И всегда уходишь с самой красивой женщиной. Ты все еще следуешь своему правилу трех недель? Или это ты только для меня сделал исключение? Скажи, сколько продержалась прекрасная Элоиза?
— Хватит.
— Почему же?
Салман сделал еще один шаг. Тень больше не скрывала его лицо, и когда Джамиля увидела его, она забыла обо всем.
— Я думал, это уже в прошлом.
— В прошлом? — Джамиля попыталась усмехнуться и сцепила пальцы за спиной. — Ты уже давно в прошлом для меня. Мне не о чем говорить с тобой, поэтому, если ты, конечно, не возражаешь, я пойду — мой друг будет волноваться.
— Твой друг? Он на побегушках у султана. Зачем он тебе?
— А тебе-то что? — возмутилась Джамиля. — Он как раз мне подходит. Альфа-самцы давно потеряли для меня всякую привлекательность.
Она хотела обойти Салмана, но он снова схватил ее за руку и вкрадчиво спросил:
— Ты кричишь его имя по ночам? Впиваешься ногтями в его спину, умоляя не останавливаться?
«Ты говоришь ему, что любишь его?» — Он не сказал этого, но слова повисли между ними. И снова чувственные фантазии захватили ее ум и тело, как будто всегда были где-то совсем рядом. Она не отдавала себе отчета, что Салман притягивает ее к себе, не понимала, что таится в его темных глазах, не видела, как жадно он разглядывает ее тело, не осознавала, что глубокий стон вырвался из ее груди, когда он притянул ее к себе и склонил к ней голову. Чувства вернулись к ней, только когда она ощутила его горячие жадные губы, от прикосновения которых ее губы раскрылись, и его язык проскользнул между ее маленькими зубками. Она была беззащитна. Желание охватило ее.
Вдруг оказалось, что все это время ее тело отлично помнило его прикосновения и жаждало их. Ей было так приятно чувствовать его руки на спине, еще приятнее — на ягодицах, которые отделял от них только шелк ее платья. Он притянул ее еще ближе, и она ощутила всю силу его желания. Стон сорвался с ее губ, спина выгнулась — она вся пылала, ей хотелось большего, словно не было всех этих лет.
И все это время их губы не размыкались — словно не в силах оторваться от источника воды после долгой дороги по пустыне. И только когда Салман притянул ее еще ближе, предательский образ вдруг снова появился перед ее глазами — образ рыжеволосой женщины, которую он держал в своих руках точно так же, как ее сейчас.
Джамиля мгновенно пришла в себя и освободилась из его рук. Она отошла в сторону, потрясенная тем, как легко она потеряла контроль над собой.
— Держись от меня подальше, Салман. Между нами ничего нет. Ни-че-го. И никогда не было. Ты сам это сказал. Мы просто немножко развлеклись. И я больше не собираюсь развлекаться с тобой. — Она резко повернулась и направилась к двери, моля Бога, чтобы Он снова не остановил ее. Ее темно-синее шелковое платье, словно море, колыхалось вокруг нее. Вдруг она обернулась и сказала: — У тебя уже был шанс. И другого не будет. И чтобы ты знал, было много имен, которые я кричала по ночам. Поэтому не думай, что между нами произошло нечто особенное.
Салман смотрел, как Джамиля возвращается в зал, и на секунду его охватило настоящее отчаяние. Как только он увидел ее, так сразу испытал те чувства, которые не испытывал со времени их последней встречи. Он прислонился к стене — в ногах была слабость. Целовать ее, держать ее в своих руках — это было невыносимо. И в то же время необходимо — так же необходимо, как дышать. Словно не было этих прошедших лет. Он хотел ее с каким-то отчаянием.
Он снова распрямился. Однажды он уже соблазнил ее, а потом отверг. Он не должен больше хотеть ее. Он никогда не хочет тех женщин, которые у него были. Так почему с ней все должно быть по-другому?
Салман последовал за ней в зал. На лице его блуждала мрачная улыбка. Он надеялся, что она сказала правду о своих многочисленных любовниках. В этом случае это бы означало, что он не слишком сильно повлиял на ее жизнь, а значит, может говорить себе, что та боль, которую он заметил в этих прекрасных голубых глазах, ему просто показалась.
Джамиля понимала, что ее прощальные слова Салману были лишними, но в тот момент они казались ей необходимыми, хотя правды в них было не много. Она больше не притворялась, что ей нравится вечеринка, — за прошедший час все изменилось. Она ехала в своем джипе домой, в Мерказад.
В конце концов ей пришлось остановиться у обочины, потому что она ничего не видела от слез. Джамиля облокотилась на руль и спрятала лицо в ладонях. Как же она была наивна, что думала, будто сможет просто так встретиться с Салманом! И еще этот поцелуй, который — она была уверена — стал просто экспериментом, который должен был доказать, как он нужен ей.
На самом деле она так и не смогла поверить, что он мог вот так вдруг превратиться в чужого, жестокого человека тогда, в Париже. Чувствуя, что снова подыскивает для него оправдания, Джамиля остановила себя. Он всегда был холодным и жестоким, просто она была слишком наивной, чтобы заметить это. Она часто думала о том, что Салман стал таким мрачным и отчужденным из-за тех страшных событий, которые случились в Мерказаде много лет назад. Тогда в Мерказад вошли войска Аль-Омара, чтобы лишить его независимости.
Салман, его брат и их родители целых три месяца были заперты в подземелье замка. Это было тяжелое время для всей страны, и, должно быть, это навсегда травмировало души Салмана и Надима. Джамиле тогда было всего два года, поэтому она не могла помнить, как все это было.
