– Когда кажется, креститься надо!
Нет, с Матильдой надо что-то делать, а то она, по-моему,
скоро спятит!
Глава 4. Иномарка и сосулька
Вернувшись домой, я собралась позвонить Мите и Косте, но не
тут-то было, едва я открыла дверь, на меня накинулся с упреками папа.
– Аська, у тебя совесть есть? Где ты шляешься? Мы же
волнуемся! Вышла с собакой и пропала! Разве так можно? Утром я встал – тебя уже
нет, вернулся с работы – тебя еще нет! Что это за манера!
– Папа, но я…
– Ты только и знаешь, что гонять по улицам с Матильдой!
А на родного отца тебе плевать!
– Папа, как тебе не стыдно!
– Мне? Мне должно быть стыдно? По-моему, ты что-то
перепутала? Это тебя в Париже научили так говорить с отцом?
– Что? – задохнулась я. – Я разве рвалась в
Париж? Просила-умоляла, ах, я хочу жить в Париже, да?
Это была твоя идея!
– Да! И я не скрываю, что хотел оторвать тебя от этой
твоей сыщицкой компании. Но только все это, как видно, напрасно было! –
кипятился папа.
Что это с ним? В последний год у него здорово испортился
характер.
– Юра, успокойся! – раздался вдруг голос тети
Липы. – Ты и сам нервничаешь и девочку попусту нервируешь. Подумаешь,
большое дело, загулялась девочка!
Ей же там не хватает друзей, в этом твоем Париже, она
соскучилась. А тут еще ты на нее нападаешь, хочешь, чтобы она и вовсе от дома
отбилась?
– Ах, все вы заодно! – махнул рукой папа и,
хлопнув дверью, ушел к себе.
– Аська, ты небось голодная? – шепотом спросила
тетя Липа.
– Голодная, – призналась я.
– А где ты шастала?
– Да мы с Матильдой…
– С Матильдой? Но она же в это время обычно в театре.
– У них там помреж заболела, ее в больницу увезли.
– Понятно. Ну, как у Мотьки успехи-то?
– Завтра я пойду к ней на репетицию, тогда все вам
расскажу…
– Молодчина она, твоя Мотька. Талантливая,
трудолюбивая, сиротку вон к себе взяла…
– Тетя Липа, а что с папой?
– Нервничает все… Время нынче такое, нервное.
Все теперь такие дерганые стали, не дай бог! Да и потом…
Мама твоя сейчас нарасхват, у нее большой успех, а ему это не нравится.
Ревнует, наверное… Вот давеча кто-то маме цветы прислал, подумаешь, большое
дело, артисткам всегда цветы присылают, а он так расстроился…
– Но… Они разводиться не собираются? – шепотом
спросила я. Меня уже давно терзают такие подозрения.
– Да нет, господь с тобой! Об этом речи нет. Они же
любят друг дружку! Да ты не волнуйся, пройдет это. Поверь мне. Просто период
такой… Трудно им. А ты вот, кстати, постарайся их примирить! Бывай побольше
дома, с ними…
– Легко сказать… – вздохнула я.
– Да я все понимаю, – погладила меня по голове
тетя Липа. – Ты не думай, что я старая и ничего не смыслю в твоих делах.
Очень даже смыслю! И всегда буду на твоей стороне! – добавила она еле
слышно.
Я прижалась к ней. Настоящее ощущение родного дома – теплый,
уютный запах тети Липы. Она всегда была со мной, и, наверное, больше всех я
скучаю именно по ней. Потому что точно знаю – ей всегда до меня есть дело!
Когда я спохватилась, звонить ребятам было уже поздно, а
вскоре вернулась мама…
В этот день в театре спектакля не было, и потому
репетировали на сцене. Матильда ввела меня в пустой и почти темный зал и
усадила в двенадцатом ряду.
– Ты до конца-то выдержишь? – шепотом спросила
она.
– Конечно! Мне же интересно!
– Значит, домой вместе поедем! Пока!
И она подбежала к режиссеру, который сидел в пятом ряду. С
ним рядом сидела еще какая-то немолодая полная женщина. А на сцене появился
знаменитый артист Олег Журавский, игравший Мотькиного отца. Журавский много
снимался в кино, за ним бегали толпы поклонниц, он был красивый мужчина и
прекрасный актер. Мотька еще по дороге объяснила мне, что сегодня они будут
репетировать сцену, в которой Мэгги пытается объяснить отцу, почему он не
должен жениться на Лью, красавице-журналистке и для этого плетет о ней
фантастические небылицы. А отец то верит, то не верит дочери.
У меня от волнения за Мотьку гулко билось сердце.
Но вот она выбежала на сцену. У меня даже дух захватило,
такая она была красивая. И ведь никакого грима…
Я поняла, это талант! Я не раз дома слышала, что даже
некрасивая талантливая актриса запросто может сойти за ослепительную красотку.
А бездарная красавица на сцене кажется куда менее красивой. Значит, Мотька и
впрямь очень талантлива! Но это была уже не Мотька, дочка московской
почтальонши и неведомого отца, нет, это была прелестная юная американка Мэгги,
капризная, избалованная дочка богатых, разведенных родителей. Пьеса была очень
веселая, и я получала громадное удовольствие, несмотря на то что режиссер
нередко останавливал актеров, что-то объяснял, показывал, горячился… Я и не
заметила, как недалеко от меня села какая-то женщина. Я взглянула на нее
случайно и сразу узнала. Это была Елена Викторовна Коноплева, известная
артистка, учившаяся в театральном училище вместе с моей мамой. Она тоже
взглянула на меня.
– Аська? Ты? – прошептала она.
Я кивнула. Как раз в этот момент Меркулов что-то громко
объяснял Журавскому.
– Что ты здесь делаешь?
– Смотрю! Матильда – моя лучшая подруга!
– Ах да, это же Тата ее рекомендовала Илье…
Поразительно талантливая девочка!
Честно говоря, в ее тоне послышалось тайное
недоброжелательство, или мне просто показалось?
– Постой, Тата что-то говорила, будто ты живешь теперь
в Париже?
– Да, но я приехала на месяц… Елена Викторовна, а вы
сегодня будете репетировать?
– Да, у нас одна сцена с Олегом…
– Леля, ты уже здесь? – закричал Меркулов. –
Иди сюда!
Кивнув мне на прощание, Елена Викторовна направилась к нему…
Вот она, кстати, из тех не блещущих красотой женщин, которые на сцене могут
быть совершенно обольстительными. Мне было жутко интересно посмотреть, как они
играют с Мотькой, не потеряется ли Мотькино юное вдохновение рядом с ее
отточенным мастерством. Но сегодня мне не удалось этого увидеть.
В какой-то момент объявили перерыв и запыхавшаяся взмокшая
Мотька подбежала ко мне.
– Ну как? – выдохнула она, плюхаясь рядом со мной.
Я молча показала ей большой палец.
– Правда?
– Мотька, у меня нет слов! Видела бы ты себя! Ты на
сцене такая красивая, ужас просто!
