Я вошла в кабинет, Дед стоял у окна, сунув руки в карманы
брюк и раскачиваясь с пятки на носок. Услышав, как закрылась дверь, повернулся,
подошел ко мне и обнял за плечи, заглядывая мне в глаза. Я растянула губы в
улыбке, демонстрируя большую радость от свидания с ним.
– Как дела? – вместо приветствия спросил он.
– Нормально, – ответила я, хотя поначалу хотела
сказать “отлично”, но в последний момент решила не перебарщивать.
– Садись, – кивнул он на кресло, и я покорно села.
Он остался стоять у окна, опершись руками на подоконник и продолжая
разглядывать меня. Он молчал, и я молчала, делая вид, что меня очень занимает
рисунок ковра под ногами, при этом я думала о том, что Дед здорово сдал.
Сколько я его помнила (а это лет двадцать, не меньше), он выглядел человеком
без возраста. Всегда подтянутый, бодрый, даже седая шевелюра впечатления отнюдь
не портила, а в глазах женщин только прибавляла ему шарма. Открытое лицо с
яркими голубыми глазами неизменно вызывало симпатию. Однако теперь Дед казался
усталым: мешки под глазами, резкие складки от крыльев носа к подбородку и
взгляд.., взгляд был колючим, если, конечно поблизости не находился фотограф и
Дед не начинал позировать. Ему скоро шестьдесят. Через год или через два, сразу
и не сообразишь. Через два. В его возрасте пора и о душе подумать… Я
представила его в роли пенсионера и мысленно фыркнула. Нет, он из тех, кто
умрет на боевом посту. Или лишившись оного. Потому-то эти выборы так много для
него значат. Следовательно, и для меня тоже, раз мы в одной лодке (я опять
фыркнула, потому что знала, что лукавлю, по большому счету мне все равно).
Между тем Дед отлепился от подоконника и устроился в кресле
напротив, а я вдруг подумала: “Кто стирает ему рубашки?” Официально он вдовец,
сын давно живет отдельно, служит на Тихоокеанском флоте, уже в больших чинах,
Дед вспоминал об этом к месту и не к месту, хотя сын вовсе не был его, он был
сыном его покойной жены от первого брака и несколько лет они ладили друг с
другом как кошка с собакой, до тех пор пока Дед не заработал свои первые сто тысяч
долларов. После этого в их отношениях наметился прогресс (Дед никогда не
жадничал), а вслед за этим вспыхнули родственные чувства.
В настоящий момент с ним жила девица лет двадцати, о
невероятной глупости которой слагали легенды. Но как-то я не верила, что она
заботится о его рубашках. Я б еще немного поразмышляла на эту тему, но Деду
надоело играть в молчанку, и он изрек:
– Говорят, ты много пьешь. “Ну вот, пожалуйста”.
– Кажется, мое пьянство – любимая тема
разговоров, – сурово отрезала я. Он смущенно отвел глаза.
– Ты же понимаешь, что я.., что меня беспокоит.., я
хочу сказать… – Когда он вот так начинает мямлить, я готова разрыдаться от
жалости к нему.
Я закатила глаза, демонстрируя таким образом, как
осточертела мне эта тема, а Дед ухватил меня за руку и больно сжал пальцы.
– Что с тобой происходит?
Вот только разговоров по душам мне и не хватало. Однако,
зная его характер, я поняла, что от него так просто не отделаешься, потому я
нахмурилась и с обидой в голосе заявила:
– Между прочим, пью я немного. Только вечером
(небольшое отклонение от истины), только после работы (тоже не совсем верно),
так что…
– Да плевать мне на работу, – не сдержался
он. – Я хочу знать… – Тут он понял, что взял неверный тон, хлопнул
ресницами, точно обиженный ребенок, и закончил весьма трогательно:
– Поговори со мной.
– На тему моего предполагаемого пьянства? Не знаю, что
тебе доносят, но до алкоголизма мне далеко.
– Ты в самом деле каждый вечер торчишь в баре?
– Ну и что в этом особенного? Должна же я как-то
проводить свой досуг? Мне что, крестиком вышивать или вязать тебе шарфы?
– Раньше ты находила себе занятие.
– Раньше у меня была богатая фантазия. Теперь
поистощилась.
Он смотрел на меня, пытаясь облечь свои чувства в слова, ему
это редко удавалось, не удалось и сейчас, он горестно вздохнул и сказал
виновато:
– Мне больно слышать, когда окружающие…
– Еще одно слово о моем пьянстве, и я пошлю тебя к
черту. – Он опять хлопнул ресницами, точно малое дитя, а я, покачав
головой, сказала:
– Ей-богу, я пью в меру, точнее, иногда позволяю себе
выпить. А в баре сижу, потому что в моей чертовой квартире слишком много места…
Я подумываю завести собаку. Пока не решила, какой породы. Может, таксу, как
считаешь? Таксы симпатичные.
– По-моему, они уродливые.
– Нет, ты не прав. Ужасно симпатичные, нелепые немного,
но…
– Детка… – Не помню, чтобы он называл меня иначе, с его
легкой руки (или языка?) меня теперь зовут так все кому не лень, иногда мне
кажется, что имя, данное мне при рождении, и не мое вовсе. Правда, Дед
произносит это слово по-особенному, у него это получается очень сексуально,
может, он по привычке зовет так всех своих баб, чтоб не путаться? В этом что-то
есть. – Детка, – повторил он, погладил мое колено и вдруг выпалил:
– Я чувствую себя виноватым.
– С какой стати? – удивилась я.
– Наверное, я должен был.., я уделяю тебе мало
внимания. Я понятия не имею, о чем ты думаешь, что тебя тревожит… И меня
всерьез пугают все эти разговоры.
– Я решила, что мы уже разобрались с моим пьянством.
Начинаю думать, что кому-то просто очень хочется выставить меня алкоголичкой.
Со мной полный порядок, а выгляжу паршиво, потому что ночь была не из приятных.
– Что случилось? – нахмурился он. Во взгляде
читалось беспокойство не за себя, а за меня.
– Кое-что. Но это терпит.
– Как знаешь… Может, нам стоит отдохнуть вдвоем, как в
добрые старые времена, а? Ты и я. И никаких дел…
Идея не показалась мне заманчивой, правда, в ее
осуществление я не очень-то верила, раз до выборов всего ничего, оттого
напрягаться не стала и молча кивнула. Он, конечно, о выборах тоже вспомнил и
недовольно поморщился, поняв, что погорячился.
– Конечно, сейчас.., ты понимаешь, но когда все
кончится… – Я опять кивнула, на этот раз с облегчением. Когда все кончится,
непременно опять что-нибудь начнется, так что можно не волноваться. Он похлопал
меня по колену и сказал:
– Я люблю тебя… – Поднялся и пошел к столу. Выходило,
что аудиенция закончена. Я поднялась, прикидывая, стоит ли заводить разговор об
убитой девушке, и решила, что не стоит.
– У тебя все? – с сомнением спросила я.
– Извини, дел полно…
