– Еще бы. Верить никому нельзя.
– Точно. И лучшее тому подтверждение – смерть Черника.
Пока за ним вели наблюдение, его никто не трогал, а как только его сняли…
– Занятно, – вздохнула я и пошла пить таблетки.
Конечно, он прав. Где свои, а где не очень свои, сам черт не разберет. И мы
кому-то здорово мешаем, оттого и решили избавиться и от меня, и от Лукьянова.
Хотя, может, он сам решил избавиться от меня? А что, у нас застарелая вражда, о
которой мне ничего не известно.
– Значит, ты наводила обо мне справки? – спросил
он.
– Само собой, – крикнула я из кухни. – Ты же
мной тоже интересовался. Так что наша любовь обоюдна. У меня вопрос, –
возвращаясь, продолжила я. – Ты собираешься следить за развитием событий
из моей квартиры?
– А что?
– Ну.., мне стоит сменить место жительства. Мой друг из
органов настроен весьма решительно.
– Я думаю, несмотря на это, он предупредит тебя, и мы
успеем смыться.
– Как восхитительно это прозвучало…
– Что тебя восхитило?
– Местоимение “мы”. Ладно, следи за развитием событий,
а я отправляюсь спать. Я не могу достойно нести возложенную на меня миссию с
повышенной температурой. – Я отключила сотовый и в самом деле уснула.
Разбудил меня Лукьянов, потряс за плечо и, кивнув на
телефон, заявил:
– По-моему, что-то срочное. Автоответчик голосом
Волкова взывал:
– “Да возьми ты трубку, черт тебя дери…"
– О, события повалили, – вздохнула я и сняла
трубку.
– Ты что, спишь? – возмущенно спросил Волков.
– Конечно, сплю, – вздохнула я. – То есть
спала. У меня была тяжелая ночь, ты ж видел мои свежие раны; И день ни к черту.
А у тебя такой голос, что сразу ясно: просыпаться было ни к чему.
– Спи дальше, если тебя не интересует судьба твоего
дружка.
– Которого? У меня их пруд пруди.
– Маркова Виктора, отчества не помню. Я выждала
немного, стараясь справиться с дыханием.
– Что с ним?
– Пал жертвой большой любви.
– Своей или кто-то прибил по ошибке? Теперь Волков
собирался с силами, потом сказал:
– Приезжай. Манежный переулок, дом семь, квартира
восемнадцать.
– Чей это адрес? – удивилась я.
– Одной девицы. Наверняка твоей знакомой. Служит, то
есть служила в “Пирамиде”.
Он бросил трубку, а я взглянула на Лукьянова. Особого
интереса на его лице не читалось, и все же он спросил:
– Кто преставился на этот раз?
– Марк.
– А, тот весельчак-коротышка?
– Ты поедешь со мной?
– Нет, разумеется, раз я покойник. Будь
повнимательнее, – неожиданно добавил он, – вдруг кому-то придет в
голову счастливая мысль избавиться от тебя.
Я прошла в ванную, включила воду и долго разглядывала себя в
зеркало. Мне очень не нравилось то, что я видела, и не только из-за
многочисленных синяков и ссадин. Я умылась холодной водой, пытаясь обнаружить в
памяти афоризм, приличествующий случаю, но вместо этого изрекла: “Все там
будем”, переоделась и, не обращая внимания на Лукьянова, прошла к выходу.
Я не могла воспользоваться своей машиной, потому что Волков
прав: ее наверняка ищут и далеко я не уеду, значит, придется ловить такси.
Манежный переулок находился где-то возле цирка, я остановила машину и по дороге
до переулка ломала голову над тем, что происходит. Умных мыслей что-то не
наблюдалось, а глупые мне надоели. Я совсем было собралась вовсе не думать и
подремать, но мы как раз подъехали к пятиэтажному дому, характерной приметой
которого в настоящий момент являлись три милицейские машины, стоявшие возле
второго подъезда.
Дверь восемнадцатой квартиры была приоткрыта. Я вошла и нос
к носу столкнулась с Костей Роговцевым. Выяснилось, что Волкова здесь нет, ну
да это и неважно, раз все свои люди.
– Твой знакомый? – спросил Костя.
– Пока не знаю, – пожала я плечами.
– Он в спальне, проходи.
Квартира была небольшой, а народу в нее набилось
предостаточно. Я с трудом протиснулась к двери спальни и замерла на пороге.
Марк лежал на разобранной постели, лицом вниз, в брюках, без носков и без
рубашки, руки раскинуты в разные стороны. Полчерепа у него снесло выстрелом,
стреляли с близкого расстояния. Рядом с ним лежала голая девица с залитой
кровью грудью, на ее лбу зияла аккуратная дырочка. В торшере рядом с кроватью
тоже дырки, еще дважды выстрелили в зеркало. На стене кровью выведена надпись
“Сука”. Рот девушки был слегка приоткрыт, и из него торчали две банкноты по
пятьдесят долларов.
– Что скажешь? – глядя на меня, спросил Костя. Я
прошла вперед, присела на корточки рядом с Марком. Мне хотелось заорать
что-нибудь грязное, но по здравом размышлении я решила оставить это на потом.
– Он так и лежал? – спросила я.
– Мы ничего не трогали. Картина ясна, парень решил
поразвлечься с девочкой, и тут нелегкая принесла ее дружка. Говорят, к ней шли
сплошным потоком.
– Тогда с чего дружку так нервничать?
– Ну.., терпел, терпел, и вдруг терпелка кончилась,
такое бывает.
– А надпись и баксы?
Костя пожал плечами:
– Может, его вдохновил чужой пример. Об убийстве на
Советской все газеты писали. Или это один и тот же псих.
– Но девушку ножом не кромсали.
– Может, у него не было времени. Посмотри, какую пальбу
он здесь устроил. Либо стрелок никудышный, либо очень нервничал.
– Соседи кого-нибудь видели?
– Вот на него как раз внимание и обратили, он пришел
где-то около полудня, соседка с пуделем гуляла и столкнулась с ним в подъезде,
а больше никого не было, соседка долго сидела во дворе и утверждает, что в
подъезд никто не входил.
– Он мог прийти раньше, – хмыкнула я.
– Кто?
– Убийца. Пришел, дождался Маркова, а потом, когда тот
вошел, застрелил его. Возможно, еще в прихожей, а потом убил девчонку. Я
уверена, на постель его переложили уже мертвым или в бесчувственном состоянии.
– Почему? – нахмурился Костя. Однако посмотрел на
меня с интересом.
