Аня сдержала подступившие к глазам слезы: нет, нельзя раскисать, все будет хорошо! Маму она найдет обязательно и тогда скажет, как сильно ее любит, и как сильно скучает!
Пересчитала несколько купюр и монетки. Получилось восемь евро и шестьдесят пять центов и еще бумажка в пять долларов. Как это она сообразила достать их из синей керамической свиньи, в которую бросала мелочь, – ей нравилось, что при этом свинка довольно хрюкала. Ладно, спасибо хрюшке, вот увидит по дороге кафе, можно будет съесть круассан и выпить кофе.
Она долго шла вперед, поворачивала, спускалась вниз и поднималась. Становилось жарко, сильно хотелось пить, губы пересохли и даже потрескались.
Транспорта на широких улицах было много, сновали туда-сюда люди. Потом она вышла к просторному скверу, вдалеке был виден большой фонтан. Она добрела до фонтана, поболтала ладошками в холодной воде. Очень хотелось напиться прямо из тонкой струи, бьющей из-под гранитного парапета, но она постеснялась. Обтерла лицо мокрой ладонью, села на широкую скамейку. На другом конце расположилась дама с десятком ярких магазинных пакетов. Дама чем-то шуршала, разглядывая покупки внутри пакетов, потом достала сотовый.
– Дим? – вдруг громко заговорила она по-русски. – Ты где? Я? Я тут, недалеко от «Галери Лафайет». Да ну, цены – зашибись! И кто только говорил, что в Париже все деше-е-вле? Да не, не сильно! Ну, может, тыщи полторы, не больше. Ты где? А до меня дойдешь? Ну ладно, возьму такси, жди. Жрать хочу, подыхаю! Жди, закажи чего-нибудь! Только не фуа-гру эту, терпеть не могу, чего хорошего? Ну, давай, ну, пока!
Аня сидела замерев, сердце сильно билось, ей казалось, это даже было видно со стороны. Женщина русская, может, попросить помощи? Ну хоть позвонить маме! Неудобно, конечно, но неужели не поможет? Дама все шуршала пакетами, пихала один в другой…
– Простите, пожалуйста, вы не могли бы мне помочь? – Аня развернулась к женщине, прижав руку к груди. – Мне очень нужно позвонить, а у меня телефон не работает.
– Что? – испуганно вскрикнула дама. – Что надо?
– Понимаете, я потеряла маму, а телефон не работает… – Аня подвинулась ближе. – Позвольте мне, пожалуйста, позвонить, я вас очень прошу! Я не больше минуты, вот, у меня есть деньги. – Она поспешно порылась в сумке, достала бумажку в пять долларов. – Я заплачу, если нужно…
– Да, а кошелек тебе, случаем, не отдать? – Дама сурово сдвинула брови, подгребла к себе пакеты. – Чего тебе надо? Развелось тут попрошаек-нищебродов! Тебе телефон, а ты схватишь – и деру? Иди отсюда, наркоманка несчастная! Париж им подавай, а у самих ни гроша за душой. Иди-иди! Телефон ей отдай!
– Да нет, вы не так поняли, мне только позвонить! – Аня едва не заплакала, так обидно и грубо с ней никто еще не разговаривал. – Мне только маме сообщить, где я. Зачем вы…
– Иди, попрошайка! – Дама подхватила пакеты и быстро пошла в сторону широкой улицы, по которой неслись сверкающие на солнце автомобили. – Везде русских развелось, плюнуть некуда!
Аня растерянно смотрела ей вслед, потом слезы сами потекли из глаз, она хлюпала носом и вытирала щеки рукавом.
20 августа 2008 года, среда, день
У входа в здание аэропорта снова стояли вереницы автобусов, ежесекундно подъезжали такси, забирая вновь прибывших пассажиров. Маша, Лариса и Равиль долго ждали в отделении полиции, но особого толку не добились. Дежурный офицер не сообщил им ничего нового: расследование ведется, пока результатов нет. Примерно так Равиль перевел им долгий разговор, который он вел с офицером по-турецки. Лариса обреченно смотрела в пол.
– Ну нет. – Маша энергично обратилась к Равилю. – Ты спроси, пожалуйста, какие сроки у них положены на такое расследование? И звонили ли сюда из консульства России? Или нам самим поехать к консулу, все узнать? Спроси-спроси, и пожестче! А то у них тут бюрократии не меньше, чем у нас, я чувствую!
Равиль, вежливо кивая и улыбаясь, заговорил по-турецки, приложив ладонь к сердцу. Видно было, что «пожестче» – это не для него.
– Вот черт! – Маша решительно встала. – Пошли отсюда, надо ехать в консульство, там хоть чего-то добиться сможем. – Она подняла Ларису, кивнула полицейскому, который невозмутимо сидел за совершенно пустым столом. Равиль, кланяясь, вышел вслед за женщинами. Они протискивались сквозь густую толпу, когда Лариса увидела знакомого старикашку в униформе. Он снова вез длинную гусеницу багажных тележек.
– Вон тот старик, – кивнула она Маше. – Это он видел Аню с двумя мужчинами и линзу от ее очков нашел, я тебе рассказывала.
Маша решительно двинулась к старику. Тот узнал Ларису, заулыбался беззубым ртом, поклонился.
– Здравствуйте, дедушка! – Маша тоже улыбнулась. – Вы помните эту женщину?
Равиль быстро залопотал по-турецки. Старик быстро-быстро закивал, прикладывая правую руку к груди.
– Помнит, конечно, говорит, – перевел Равиль. – Уважаемая госпожа искала девочку с белыми волосами, красивую!
– Спроси, может он описать мужчин, которые были с девочкой: какой рост, как одеты, какие лица у них, может, приметы какие-то! – Маша требовательно подергала Равиля за рукав футболки.
Они наперебой с дедком заговорили по-турецки, старикашка поднимал узловатые пальцы вверх, тряс головой.
– Чего говорит? – Маша снова нетерпеливо затеребила переводчика.
– Говорит: два высоких, в темных костюмах, с галстуками. Девушка в белой блузке, в джинсах, волосы белые, завязаны сзади, очки разбила, а стекло он уже отдал ханым, то есть госпоже…
– А волосы у них какие были, глаза? Может, часы запомнил? Может, они что-то говорили? Шли быстро или медленно? Может, он запомнил марку машины или номер?
Снова последовал быстрый обмен турецкими фразами, и Равиль пожал костлявыми плечами:
– Волосы короткие, цвет он не знает, один был в темных очках, костюмы темные, часы не видел. Ничего не говорили, молчали. Номер машины не знает – большая, черная, блестящая… Старикашка снова что-то залопотал, захихикал, сморщив темное лицо.
– Говорит, шли очень быстро, так что русская ханым долго ругалась – они с ее тележки чемодан сшибли, а там еще ребенок сидел, он очень громко кричал, а второй вез другой чемодан, он тоже на ханым кричал, а она на них…
– Так-так-так, вот с этого момента поподробнее, пожалуйста! – вкрадчиво сказала Маша. – Какая такая ханым, какие дети, рост, возраст, какие чемоданы? Что за тележка была, почему ханым кричала?
Равиль снова заговорил, размахивая тощими руками, старикашка на каждое его слово кивал, прикрывая глаза и широко осклабив беззубый рот. Потом долго отвечал, показывая ладонями, видимо, габариты дамы, рост детей, размер чемоданов…
– Говорит, госпожа была большая, полная, в красном платье, волосы белые, стриженые. Чемоданов и сумок много – три или пять. Мальчик сидел на тележке, лет пяти, в желтой майке и коротких брюках, а второй лет тринадцать, волосы длинные, темные, на голове шляпа, как у американца, джинсы с дырками. Госпожа кричала, маленького стукнула по затылку, а большого нет, он чемодан поднял и дверь держал, чтобы госпожа тележку вывезла. Она и на улице кричала, подходила к машине, в которую эти два мужчины с девушкой сели, стучала в окно, но они не открыли, уехали… Дедушка потом ходил на улицу, тележку забирал. Он видел, что госпожа села в автобус «Тесс-тур», и мальчики тоже сели. Это было утром в субботу. Вот.
