Я попросил у того, кто принес мне эти украшения, требуемые доказательства. Кстати, этот человек даже не требовал денег, что было крайне удачно, учитывая, что в наши дни у музеев практически нет собственных бюджетов и существуют они на пожертвования. Ему только нужно было скостить налог с оборота, что делается очень легко. И вот этот человек, который останется в рассказе безымянным, показал мне некие документы, из которых следовало, что украшения находились в Нью-Йорке уже в конце пятидесятых годов, а значит, мы могли безбоязненно принять их. Но мы-то с тобой знаем, что основной поток ценностей из Ирана хлынул после свержения шаха, когда множество древних богатых семейств уносили оттуда ноги, а заодно и фамильные сокровища. Я решил для очистки совести навести справки. И навел, о чем, наверное, буду жалеть до конца дней своих. Потому что выяснилось, что украшения эти вплоть до свержения шаха в 1979 году находились в Иране, а нью-йоркские документы — фальшивка. Конечно, я все равно мог бы принять поддельные свидетельства. Если бы история когда-нибудь всплыла на поверхность, что маловероятно, все решили бы, что я просто стал жертвой обмана. Но я не смог так поступить. Я знал, что принял правильное решение — но как же непросто было его принимать!
Рассказываю тебе это все лишь для того, чтобы ты поняла: у меня всегда складывалось впечатление, что Смиттсон бы на моем месте не стал наводить дополнительных справок. Вот и все, что могу сказать наверняка. Возможно, дело заходило и дальше и он вполне сознательно покупал нелегальные товары, но веских оснований утверждать это у меня нет. Когда я был у него на квартире, мне показалось, что иные из выставленных там древностей и украшений — очень, очень редких и ценных — едва ли имели право храниться в частной коллекции. Само собой, я бы не мог ничего доказать, даже и пытаться бы не стал. Живи и дай жить другим. Но всякий раз после этого вечера, когда я пожимал ему руку, мне казалось, будто я вымарался в грязи.
Такое вот длинное предисловие. А теперь и сама история, которую ты должна бы помнить. У Смиттсона были по крайней мере еще две слабости: кокаин и красивые юноши.
Он на несколько секунд замялся.
— Мы никогда не обсуждали эту тему, но, полагаю, ты заметила, что я гей.
— Конечно, — кивнула я.
— Так вот, Смиттсон обладал в сообществе геев вполне определенной репутацией. Как бы мне выразиться поделикатнее? Любил всякие грубые и рискованные штучки. В конце концов его и нашли, в буквальном смысле слова, со спущенными штанами. Полиция практически не разглашала подробностей, но, как я понял, кровавая вышла история. Согласно официальной версии, он ошибся с выбором партнера. А в крови у него обнаружили повышенное содержание кокаина, так что вторая версия гласила, что его убили в результате разборок среди наркодельцов.
— Ах, да! Теперь вспоминаю! — воскликнула я. — Газеты несколько дней только о том и шумели, но совершенно не помню, нашли ли в результате убийцу.
— Не нашли. У меня, разумеется, есть на этот счет своя версия. Вполне возможно, причиной всему и впрямь стали секс или наркотики. Но очень может быть, что и картины. Поскольку я и сам гей, то мне кажется, полиция просто ухватилась за вывод, какой ей больше нравился. Не то чтобы для него не было поводов. У Смиттсона и прежде случались неприятности из-за наркотиков — не продажи, а употребления, так что его не арестовывали, но протоколы сохранились. Однако у меня все равно сложилось впечатление, что элемент изначального предубеждения в этом деле был. Полиция рассуждала так: гей — значит, тут замешан либо секс, либо наркотики. Поэтому ничего другого и не искали. И вообще был во всем этом подтекст: мол, парень получил по заслугам.
— Интересно, а следователя звали не Льюисом? — саркастически полюбопытствовала я.
— Не знаю, — пожал плечами Сэм. — А почему ты спрашиваешь?
Я рассказала ему о сержанте Льюисе, его обрывистой манере изъясняться и туманных намеках.
— Меня больше всего тревожит не то, ЧТО он говорит, а то, КАК он это говорит. Считает Алекса в чем-то виновным, но прямо ничего не высказывает.
Сэм немного подумал и подался вперед — точь-в-точь, как я описывала Льюиса.
— Нажимистый тип, да?
— Какие именно рискованные штучки? — в тон ему отозвалась я.
— Конкретно, сколько кокаина? — прорычал Сэм.
Я улыбнулась.
— Спасибо, Сэм, ты всегда умеешь меня развеселить, хотя тема и не из веселых. Спасибо за помощь.
Он очень серьезно посмотрел на меня.
— Полагаю, ты не захочешь рассказывать, с чего вдруг спрашиваешь о Смиттсоне?
— Сама точно не знаю. Просто ему изначально предназначалась одна вещица, которая попала ко мне в магазин, а теперь вот исчезла. Наверняка это просто совпадение, но мне все равно стало любопытно. Эту вещь не востребовали с таможни — возможно, потому, что к тому времени он был уже мертв. Ее послали, насколько я поняла, чуть больше двух лет назад.
— Он умер как раз примерно в это время, — протянул Сэм. — Там что-нибудь очень древнее и редкое? Я всегда думал, что он мог из-под полы приторговывать древностями.
Я описала ему вазу.
— Но это была реплика.
— Ты уверена?
— Думаю, да. На донышке выцарапано «Hecho en Peru», а в ящичке лежала карточка, где было черным по белому написано, что это копия.
— Пожалуй, сомнений и впрямь быть не может. — Сэм бросил взгляд на часы. — О боги, пора бежать. У меня назначена встреча с клиентом. Ты представляешь? С самым настоящим живым клиентом.
Он засмеялся, потряс мне руку, и мы разошлись в разные стороны. Однако Сэм дал мне немало пищи для размышлений.
На обратном пути я заехала в больницу проведать Алекса. На сей раз мне удалось убедить сиделку, что я его троюродная племянница и меня непременно надо к нему впустить. Мне сказали, что состояние у него уже стабильное и он чувствует себя лучше, хотя и страдает частичной потерей памяти. Миновав полицейского у двери, я на цыпочках вошла в палату.
Сперва мне почудилось, что Алекс спит, и я несколько минут простояла молча, глядя на него. Он выглядел таким бледным, таким хрупким и маленьким. Алекс никогда не отличался богатырским сложением, но мне всегда казался просто столпом мира. Он уже не молод — вышел в отставку несколько лет назад, но жизнь из него просто бьет через край. Он такой энергичный, интересуется буквально всем на свете. В первые дни после моего развода, когда я только-только переехала в эти края, он взял меня под крылышко. По-моему, он вообще специализируется на потерянных душах, а в то время я, безусловно, принадлежала к их числу. Было просто невыносимо видеть его таким слабым и постаревшим!
Он слабо пошевелился.
— Лара! Как хорошо, что ты пришла! Как мило с твоей стороны!
— Я бы давно уже пришла, — пояснила я. — Меня просто не пускали. Кстати, я сказала им, что прихожусь тебе троюродной племянницей.
