— Внизу, — пропыхтел он. — Посередине. Камень. Кусок стелы из Копана. Великолепный экземпляр.
Я присела и вытащила указанный предмет — большой тяжелый камень с чудесным барельефом, скорее всего, как и сказал старик, и впрямь работы индейцев майя из Копана. А еще, скорее всего, этот камень находился здесь незаконно.
— Очень мило, — сказала я. — Но…
— Или вот это, — перебил старик, открывая один из стеклянных ящиков и вынимая изумительного терракотового ацтекского божка, скорее всего, тоже подлинного.
— Тоже очень мило, — произнесла я. — Однако у моего клиента весьма специфический интерес. Мочика. Любые изделия мочика: терракота, металл. Вы когда-нибудь сталкивались с подобными предметами?
— Трудно достать, — промямлил он.
— Что верно, то верно, — согласилась я. — Именно потому я и здесь. Меня послал А. Дж. Смиттсон из Торонто. Вы его помните? Антон Джеймс Смиттсон.
Телефон зазвонил снова, и старик неловко зашарил вокруг.
— Он на полу, — подсказала я. — Под столом.
Старик недоуменно воззрился на меня.
— Телефон, — пояснила я.
В глазах старикана забрезжил свет, он потянулся вниз. Как и в прошлый раз, телефон перестал звонить, едва тот схватил его и астматически засопел в трубку. Должно быть, у звонящего кончилось терпение. Старик взялся за вторую коробку с карточками и принялся ее пролистывать. Я решила, что в этот раз он не подыскивает мне экспонат, а ищет фамилию Смиттсон. Рука его замерла. Ох, подумала я, это безнадежно.
— Как Антон? — осведомился старик.
«О, боже, — подумала я, — и что теперь?»
— Не так бодр, как бывало.
— Со всеми нами та же история, — прошелестел он. Что верно, то верно, но даже Эдмунд Эдвардс, пожалуй, был сейчас побойчее А. Дж. Смиттсона.
— Пожалуй, — согласилась я.
Мы молча глядели друг на друга. Я уже знала про Эдвардса больше, чем пару минут назад. Он не принадлежал к числу близких друзей Смиттсона. Сэм Фельдман говорил, что друзья называли того Эй-Джеем, а не Антоном.
— Антон говорил мне, что как-то вы достали для него кое-что из культуры мочика. Два года назад вы послали ему несколько предметов, если не ошибаюсь, три, в коробке со всякой всячиной.
Манеры старика сделались настороженными и резкими.
— Не знаю, о чем вы говорите. Мочика — это незаконно. Нельзя вывозить из Перу.
— Как я уже сказала, именно потому я здесь. — Я попыталась изобразить заговорщический взгляд.
— Как, например, насчет туми? — спросила я, показывая на висящий клинок и делая вид, что разбираюсь в подобных вещах. — Это ведь мочика или, может, инки?
Хозяин галереи оглядел меня сверху донизу. Телефон зазвонил вновь.
— Приходите позже, — велел старикан. — Часа в три.
У меня просто не оставалось выбора.
— На полу, — окликнула я уже от выхода. — Телефон на полу.
Нечасто доводится воспевать свежий воздух Нью-Йорка, но после нескольких минут, проведенных в той лавке, даже городская духота казалась райской прохладой. Повернувшись бросить прощальный взгляд на магазин, я увидела старикана в дверях. Он перевернул плакатик на «Закрыто» и снова запер дверь. Я простояла там еще немного, но ничего не изменилось. То ли Эдмунд Эдвардс установил для себя самый короткий рабочий день в мире, то ли я его не на шутку растревожила.
Было около часа, оставалось убить еще пару часов. Я вернулась на Западную Централ-парк, решив пока подыскать какой-нибудь уголок, где можно перекусить. Присев на скамейку, чтобы оглядеться и решить, куда пойти, я вдруг заметила женщину средних лет, облаченную во что-то вроде викингского костюма, с длинной светлой косой, выбивавшейся из-под пластикового, увенчанного рогами шлема. Должно быть, приверженка какого-то северного культа. Она приставала к прохожим, увещевая их покаяться в грехах — лучше всего, передав ей все свои деньги, дабы, освободившись от лишнего бремени, пойти на небеса, когда настанет неминуемо близящийся конец света. Вот мило, обрадовалась я, совсем как дома.
Рассеянно оглядываясь по сторонам, я страшно удивилась, заметив шаркающего по улице старикана из лавки. Поскольку шел он совсем с другой стороны, должно быть, там имелся служебный выход. Я осторожно встала и последовала за ним на безопасном расстоянии.
Так мы и ковыляли вперед. Я начала чувствовать себя очень глупо. Очень трудно ходить так медленно, тем более что старик часто останавливался и оглядывался по сторонам, заставляя меня поспешно поворачиваться и делать вид, что я иду совсем в другую сторону. Наверное, меня спасло лишь его слабое зрение — судя по толщине стекол в очках, старик был слеп, как крот.
Через пару кварталов Эдмунд Эдвардс свернул в парк. Я за ним. Идти стало легче: там гуляло много людей, да и деревья предоставляли какое-никакое прикрытие. Наконец старик остановился, сел на скамейку и, вытащив из кармана пакет, принялся швырять крошки, метя в двух толстых голубей на дорожке.
«Великолепно, — подумала я. — Просто изумительно. Вот я в Манхэттене, в одном из знаменитейших городов мира — и что же? Вместо того чтобы спокойно есть ланч в каком-нибудь уютном кафе, прячусь за деревом, любуясь тем, как подслеповатый старик, страдающий артритом, кормит птичек». Я чувствовала себя последней идиоткой. По-хорошему, в это самое время мне полагалось лететь домой, пока торонтская полиция не обнаружила моего исчезновения.
Я уже пошла прочь, но что-то заставило меня обернуться. И как раз вовремя. У скамьи, где сидел Эдмунд Эдвардс, появился какой-то новый человек. Стоя спиной ко мне, он наклонился и о чем-то говорил с ним. Интересно — это совпадение или же старик сам назначил кому-то встречу? А если да, то имеет ли она какое-то отношение к моему визиту в его лавку?
Внезапно незнакомец выпрямился и огляделся по сторонам. Я торопливо отпрянула за дерево, надеясь, что он не заметил меня. Увиденное заставило меня занервничать, но и утвердило в мысли, что я на верном пути. Это оказался тот самый похожий на паука черноволосый мужчина, который прятался за пальмой на аукционе у «Молсворта и Кокса». Тогда он следил, как ныне покойный Ящер пытался купить коробку якобы со всяким хламом, на самом же деле с бесценным сокровищем. Если Паук здесь, да еще говорит с Эдмундом Эдвардсом, повторный визит в «Дороги древности» просто напрашивается.
Я нашла кафе, перекусила и еще немного почитала о племени мочика, а незадолго до трех заняла прежнюю позицию напротив галереи. На двери по-прежнему виднелась табличка «Закрыто».
В половине четвертого табличка висела на двери все в прежнем положении, а я начинала помаленьку закипать. Духота стояла невообразимая. Перейдя через улицу, я подергала ручку двери, но она не поддалась. Внутри не было ничего видно. Я решила поискать черный ход, в существовании которого была уверена, поскольку видела, как Эдвардс выходил откуда-то с другой стороны. В конце концов мне удалось найти боковой переулок. Я отсчитывала двери от угла, поэтому смогла определить, в каком именно доме расположены «Дороги древности». Все остальные ворота стояли на запоре, но те, что вели к черному входу в галерею, были чуть приотворены. Сама дверь закрыта, но не заперта. Я пару раз постучала, а потом засунула голову внутрь и позвала:
