— Мне кажется, все мы забываем о том, что речь здесь идет о более важных вопросах, — заговорил Джианни Вери. — Таких, как свобода слова. Я не боюсь выступать против цензуры. Я потерял работу потому, что посмел написать о вас, Лейк, отрицательную статью. Вы добились моего увольнения. Я уже должен был стать редактором, и вы погубили мою карьеру. Насколько мне известно, ваши продолжающиеся успехи являются пощечиной свободе слова как таковой.
— Вы потеряли свою работу в газете, — возразил Лейк, — не потому, что написали обо мне. Какая-нибудь статья обо мне выходит почти ежедневно, и уверяю вас, я обращаю на них очень мало внимания, если вообще замечаю. Нет, вы потеряли свое место потому, как вы только что неопровержимо продемонстрировали, сделавшись частью этой группы, что обнаружили полное пренебрежение к истине. Я не имел никакого отношения к вашему увольнению, однако, узнав о нем, порадовался от души.
— А что вы скажете мне, Кроуфорд? — спросила Анна.
— Осторожнее, Анна, — предостерегла ее Евгения.
— Я не хочу быть осторожной, — ответила та. — Я обвиняю Кроуфорда Лейка в смерти — в убийстве — моего племянника Анастасиоса Карагианниса. Тасо собирался жениться на сестре Кроуфорда, однако погиб незадолго до свадьбы в страшной автокатастрофе. Некоторые люди считают, что Лейк испортил тормоза на автомобиле Тасо. Я принадлежу к их числу. Поэтому подавайте на меня в суд. Я охотно воспользуюсь возможностью высказаться публично.
Лейк глубоко вздохнул.
— Из всех присутствующих, Анна, только у вас есть законный повод ненавидеть меня. Но я должен сказать вам, не знаю, поверите вы мне или нет, что не убивал вашего племянника Тасо, во всяком случае, тем способом, в котором вы меня обвиняете. Молодой человек был приятен мне. Однако я был вынужден рассказать ему кое-что о женщине, на которой он собирался жениться и о ее семье… я не имел права умолчать об этом. И если в результате нашего разговора он смертельно напился, а потом вольно или невольно бросил свою автомашину с обрыва, тогда мне придется принять этот поступок на собственную совесть.
— Я не верю вам, — произнесла Анна.
Лейк повернулся ко мне:
— Думаю, вы понимаете, что я должен был рассказать Тасо. Правильно ли, на ваш взгляд, я поступил, если моя сестра наотрез отказалась сделать это?
Я попыталась представить себе жизнь над склепом, солнце, искрящееся над Орвьето, спешащие по небу облака, прикосновение теплого воздуха к моему лицу, а потом подумала о Бренди Лейк, словно в ловушке запертой на втором этаже просторного старого дома на островах Аран, о тех предрассудках, с которыми по опасениям Майры столкнулась бы Бренди, если бы люди узнали о ее болезни, и о Кроуфорде Лейке, не имеющем возможности воспользоваться плодами своего острого ума и деловой сообразительности.
— Да, вы были правы, — согласилась я.
— И что же он сказал моему племяннику? — возмутилась Анна.
— Увы, при последнем нашем разговоре я, кажется, угрожал ему, — проговорил Лейк, прежде чем я успела ей ответить. — И я очень сожалею об этом. Должно быть, пребывая вдали от общения с другими людьми, я сделался эксцентричным и подозрительным. Такая черта в собственном характере не нравится мне. Надеюсь, что все ставшее вам известным обо мне и о моей семье останется между нами, но если вы не сохраните тайну, если у вас появится какая-то причина, скажем, желание помочь подруге и вам придется открыть ее, с вами ничего не случится, я обещаю.
— До сих пор никому еще не удавалось сделать нечто такое, что заставило бы меня захотеть поделиться с ним каким-либо секретом, — сказала я.
Он чуть улыбнулся.
— Возможно, что так. Но вы должны быть готовы к искушению. И чем же мне угрожал беззубый лев?
— Предполагалось, что меня схватят с гидрией в руках. Как только стало известно, что гидрия у меня, кому-то пришла в голову блестящая идея. Если Сосьета получит гидрию, это будет здорово. Но если неприятности возникнут у вас, мистер Лейк, это будет еще лучше. Гидрия должна была смутить меня, и в этот момент мне следовало обратиться в полицию, сообщив ей, что Кроуфорд Лейк просил меня приобрести для него этот сосуд. Ничего другого можно было не делать.
— На мой взгляд, идея принадлежала Джианни, — продолжила я. — Хотя остальные, возможно, поддерживали его. Он писал статьи. Он даже опубликовал две из них, намекая, что ему известно, кто именно несет ответственность за контрабандный вывоз этрусских древностей из Италии. Преуспевающий иностранный бизнесмен, так?
— Я помню эти статьи, — заметил Лукка. — В них было кое-что и о карабинерах, не препятствующих подобной деятельности. Я как раз хотел поговорить с тобой на эту тему, Джианни.
— Но почему вы не захотели сообщить карабинерам, что за гидрией отправил вас Лейк? — задиристым тоном спросил Джианни, поворачиваясь ко мне.
— Потому что я дала слово никому не говорить об этом. И хотя подобная идея, возможно, совершенно чужда вам, я лично полагаю, что данное слово следует держать. Я намеревалась найти Лейка и заставить его выступить вперед, — ответила я. — Если бы он отказался, я сделала бы это сама. Я нашла его. Или, точнее, он сам отыскал меня. И тогда я поняла, что рассказывать карабинерам о мистере Лейке бессмысленно, поскольку он совершенно очевидно не делал этого. Поэтому, как вы понимаете, мне пришлось искать другое объяснение.
— Позвольте мне удостовериться в том, что я правильно вас понимаю, — проговорил Лейк. — Итак, пока группа козла пыталась довольно неловким способом переправить гидрию в Италию, второе объединение заговорщиков, лев, пыталась остановить ее продвижение, сообщая по телефону карабинерам о продвижении краденой древности. Правильно?
Я кивнула.
— Нелепейшая из всех мыслей, Джино, которые мне приходилось слышать, — заметила Дотти.
— Можно даже не утруждать себя обращением в суд? — проговорил Лейк. — Никто не поверит подобной нелепице.
— Поэтому ничего подобного не было, — сказал Мауро. — Вы не можете арестовать нас за неприязнь к себе. Идею следует назвать скверной, это так, однако ничего плохого не произошло. А теперь давайте порадуемся встрече, и пусть Никола хранит гидрию до конца дня.
— Не торопитесь, — остановил его Лейк. — Насколько я понимаю вас, Лара, теперь нам предстоит услышать о змее.
— Да, о змее, — согласилась я.
— Но это нелепо, — возразил Никола. — Вы говорите так, как если все мы находимся под подозрением.
— Находитесь, — коротко бросил Лейк. — И что же имеется ввиду под змеей?
— А вот что, — сказала я, подходя к гидрии. Взяв сосуд я подняла его прямо перед собой, и на глазах всего сборища выпустила из рук. Гидрия с Химерой упала на каменный пол и разбилась в мелкие дребезги.
Начался бедлам. Они вопили, трясли кулаками. Анна упала на колени и, жалостно причитая, стала подбирать подходящие друг к другу осколки. На помощь к ней рванулись несколько других членов общества, тут же остановившихся осознав безнадежность этого дела.
