— Программу.
— Какую?
— Очень хорошую.
— Кто играл?
— Да, ну там вообще — вся труппа.
— Вся труппа, вся труппа, вся труппа… — Он нажал пальцами на
ноющие глаза. И вдруг бог весть откуда повеявший запах керосина вызвал у него
неудержимую рвоту.
Продолжая напевать, Милдред вошла в комнату.
— Что ты делаешь? — удивлённо воскликнула она. Он в смятении
посмотрел на пол.
— Вчера мы вместе с книгами сожгли женщину…
— Хорошо, что ковёр можно мыть.
Она принесла тряпку и стала подтирать пол.
— А я вчера была у Элен.
— Разве нельзя смотреть спектакль дома?
— Конечно, можно. Но приятно иногда пойти в гости.
Она вышла в гостиную. Он слышал, как она поёт.
— Милдред! — позвал он.
Она вернулась, напевая и легонько прищёлкивая в такт
пальцами.
— Тебе не хочется узнать, что у нас было прошлой ночью? —
спросил он.
— А что такое?
— Мы сожгли добрую тысячу книг. Мы сожгли женщину.
— Ну и что же?
Гостиная сотрясалась от рёва.
— Мы сожгли Данте, и Свифта, и Марка Аврелия…
— Он был европеец?
— Кажется, да.
— Радикал?
— Я никогда не читал его.
— Ну ясно, радикал. — Милдред неохотно взялась за телефонную
трубку. — Ты хочешь, чтобы я позвонила брандмейстеру Битти? А почему не ты сам?
— Я сказал, позвони!
— Не кричи на меня!
— Я не кричу. — Он приподнялся и сел на постели, весь
красный, дрожа от ярости.
Гостиная грохотала в жарком воздухе.
— Я не могу сам позвонить. Не могу сказать ему, что я болен.
— Почему?
«Потому что боюсь, — подумал он. — Притворяюсь больным, как ребёнок,
и боюсь позвонить потому, что знаю, чем кончится этот короткий телефонный
разговор: „Да, брандмейстер, мне уже лучше. Да, в десять буду на работе“».
— Ты вовсе не болен, — сказала Милдред. Монтэг откинулся на
постели. Сунул руку под подушку. Книга была там.
— Милдред, что ты скажешь, если я на время брошу работу?
— Как? Ты хочешь всё бросить? После стольких лет работы?
Только из-за того, что какая-то женщина со своими книгами…
— Если бы ты её видела, Милли…
— Мне до неё нет дела. Не держала бы у себя книги! Сама
виновата! Надо было раньше думать! Ненавижу её. Она совсем сбила тебя с толку,
и не успеем мы оглянуться, как окажемся на улице, — ни крыши над головой, ни
работы, ничего!
— Ты не была там, ты не видела, — сказал Монтэг. — Есть,
должно быть, что-то в этих книгах, чего мы даже себе не представляем, если эта
женщина отказалась уйти из горящего дома. Должно быть, есть! Человек не пойдёт
на смерть так, ни с того ни с сего.
— Просто она была ненормальная.
— Нет, она была нормальная. Как ты или я. А может быть, даже
нормальнее нас с тобой. И мы её сожгли.
— Это всё пройдёт и забудется.
— Нет, это не пройдёт и не забудется. Ты когда-нибудь видела
дом после пожара? Он тлеет несколько дней. А этот пожар мне не потушить до
конца моей жизни. Господи! Я старался потушить его в своей памяти. Всю ночь
мучился. Чуть с ума не сошёл.
— Об этом надо было думать раньше, до того, как ты стал
пожарным.
— Думать! — воскликнул он. — Да разве у меня был выбор? Мой
дед и мой отец были пожарными. Я даже во сне всегда видел себя пожарным.
Из гостиной доносились звуки танцевальной музыки.
— Сегодня ты в дневной смене, — сказала Милдред. — Тебе
полагалось уйти ещё два часа тому назад. Я только сейчас сообразила.
— Дело не только в гибели этой женщины, — продолжал Монтэг.
— Прошлой ночью я думал о том, сколько керосина я израсходовал за эти десять
лет. А ещё я думал о книгах. И впервые понял, что за каждой из них стоит
человек. Человек думал, вынашивал в себе мысли. Тратил бездну времени, чтобы
записать их на бумаге. А мне это раньше и в голову не приходило.
Он вскочил с постели.
— У кого-то, возможно, ушла вся жизнь на то, чтобы записать
хоть частичку того, о чём он думал того, что он видел. А потом прихожу я, и —
пуф! — за две минуты всё обращено в пепел.
— Оставь меня в покое. — сказала Милдред. — Я в этом не
виновата.
— Оставить тебя в покое! Хорошо. Но как я могу оставить в
покое себя? Нет, нельзя нас оставлять в покое. Надо, чтобы мы беспокоились,
хоть изредка. Сколько времени прошло с тех пор, как тебя в последний раз что-то
тревожило? Что-то значительное, настоящее?
И вдруг он умолк. Он припомнил всё, что было на прошлой
неделе, — два лунных камня, глядевших вверх в темноту, змею-насос с электронным
глазом и двух безликих, равнодушных людей с сигаретами в зубах. Да, ту Милдред
что-то тревожило — и ещё как! Но то была другая Милдред, так глубоко
запрятанная в этой, что между ними не было ничего общего. Они никогда не
встречались, они не знали друг друга…
Он отвернулся.
Вдруг Милдред сказала:
— Ну вот, ты добился своего. Посмотри, кто подъехал к дому.
— Мне всё равно.
— Машина марки «Феникс» и в ней человек в чёрной куртке с
оранжевой змеёй на рукаве. Он идёт сюда.
— Брандмейстер Битти?
— Да, брандмейстер Битти.
Монтэг не двинулся с места. Он стоял, глядя перед собой на
холодную белую стену.
— Впусти его. Скажи, что я болен, — промолвил он.
— Сам скажи. — Милдред заметалась по комнате и вдруг
замерла, широко раскрыв глаза, — рупор сигнала у входной двери тихо забормотал:
«Миссис Монтэг, миссис Монтэг, к вам пришли, к вам пришли. Миссис Монтэг, к вам
пришли». Рупор умолк.
Монтэг проверил, хорошо ли спрятана книга, не спеша улёгся,
откинулся на подушки, оправил одеяло на груди и на согнутых коленях.
