— Долой драму, пусть в театре останется одна клоунада, а в
комнатах сделайте стеклянные стены, и пусть на них взлетают цветные фейерверки,
пусть переливаются краски, как рой конфетти, или как кровь, или херес, или
сотерн. Вы, конечно, любите бейсбол, Монтэг?
— Бейсбол — хорошая игра.
Теперь голос Битти звучал откуда-то издалека, из-за густой
завесы дыма.
— Что это? — почти с восторгом воскликнула Милдред. Монтэг
тяжело навалился на её руку. — Что это?
— Сядь! — резко выкрикнул он. Милдред отскочила. Руки её
были пусты. — Не видишь, что ли, что мы разговариваем?
Битти продолжал, как ни в чём не бывало:
— А кегли любите?
— Да.
— А гольф?
— Гольф — прекрасная игра.
— Баскетбол?
— Великолепная.
— Биллиард, футбол?
— Хорошие игры. Все хорошие.
— Как можно больше спорта, игр, увеселений — пусть человек
всегда будет в толпе, тогда ему не надо думать. Организуйте же, организуйте всё
новые и новые виды спорта, сверхорганизуйте сверхспорт! Больше книг с
картинками. Больше фильмов. А пищи для ума всё меньше. В результате
неудовлетворённость. Какое-то беспокойство. Дороги запружены людьми, все
стремятся куда-то, всё равно куда. Бензиновые беженцы. Города превратились в
туристские лагери, люди — в орды кочевников, которые стихийно влекутся то туда,
то сюда, как море во время прилива и отлива, — и вот сегодня он ночует в этой
комнате, а перед тем ночевали вы, а накануне — я.
Милдред вышла, хлопнув дверью. В гостиной «тётушки»
захохотали над «дядюшками».
— Возьмём теперь вопрос о разных мелких группах внутри нашей
цивилизации. Чем больше население, тем больше таких групп. И берегитесь обидеть
которую-нибудь из них — любителей собак или кошек, врачей, адвокатов,
торговцев, начальников, мормонов, баптистов, унитариев, потомков китайских,
шведских, итальянских, немецких эмигрантов, техасцев, бруклинцев, ирландцев,
жителей штатов Орегон или Мехико. Герои книг, пьес, телевизионных передач не
должны напоминать подлинно существующих художников, картографов, механиков.
Запомните, Монтэг, чем шире рынок, тем тщательнее надо избегать конфликтов. Все
эти группы и группочки, созерцающие собственный пуп, — не дай бог как-нибудь их
задеть! Злонамеренные писатели, закройте свои пишущие машинки! Ну что ж, они
так и сделали. Журналы превратились в разновидность ванильного сиропа. Книги —
в подслащённые помои. Так, по крайней мере, утверждали критики, эти заносчивые
снобы. Не удивительно, говорили они, что книг никто не покупает. Но читатель
прекрасно знал, что ему нужно, и, кружась в вихре веселья, он оставил себе
комиксы. Ну и, разумеется, эротические журналы. Так-то вот, Монтэг. И всё это
произошло без всякого вмешательства сверху, со стороны правительства. Не с
каких-либо предписаний это началось, не с приказов или цензурных ограничений.
Нет! Техника, массовость потребления и нажим со стороны этих самых групп — вот
что, хвала господу, привело к нынешнему положению. Теперь благодаря им вы
можете всегда быть счастливы: читайте себе на здоровье комиксы, разные там
любовные исповеди и торгово-рекламные издания.
— Но при чём тут пожарные? — спросил Монтэг.
— А, — Битти наклонился вперёд, окружённый лёгким облаком
табачного дыма. — Ну, это очень просто. Когда школы стали выпускать всё больше
и больше бегунов, прыгунов, скакунов, пловцов, любителей ковыряться в моторах,
лётчиков, автогонщиков вместо исследователей, критиков, учёных и людей
искусства, слово «интеллектуальный» стало бранным словом, каким ему и надлежит
быть. Человек не терпит того, что выходит за рамки обычного. Вспомните-ка, в
школе в одном классе с вами был, наверное, какой-нибудь особо одарённый малыш?
Он лучше всех читал вслух и чаще всех отвечал на уроках, а другие сидели, как
истуканы, и ненавидели его от всего сердца? И кого же вы колотили и всячески
истязали после уроков, как не этого мальчишку? Мы все должны быть одинаковыми.
Не свободными и равными от рождения, как сказано в конституции, а просто мы все
должны стать одинаковыми. Пусть люди станут похожи друг на друга как две капли
воды, тогда все будут счастливы, ибо не будет великанов, рядом с которыми другие
почувствуют своё ничтожество. Вот! А книга — это заряженное ружьё в доме
соседа. Сжечь её! Разрядить ружьё! Надо обуздать человеческий разум. Почём
знать, кто завтра станет очередной мишенью для начитанного человека? Может
быть, я? Но я не выношу эту публику! И вот, когда дома во всём мире стали
строить из несгораемых материалов и отпала необходимость в той работе, которую
раньше выполняли пожарные (раньше они тушили пожары, в этом, Монтэг, вы вчера
были правы), тогда на пожарных возложили новые обязанности — их сделали
хранителями нашего спокойствия. В них, как в фокусе, сосредоточился весь наш
вполне понятный и законный страх оказаться ниже других. Они стали нашими
официальными цензорами, судьями и исполнителями приговоров. Это — вы, Монтэг, и
это — я.
Дверь из гостиной открылась, и на пороге появилась Милдред.
Она поглядела на Битти, потом на Монтэга. Позади неё на стенах гостиной шипели
и хлопали зелёные, жёлтые и оранжевые фейерверки под аккомпанемент барабанного
боя, глухих ударов там-тама и звона цимбал. Губы Милдред двигались, она что-то
говорила, но шум заглушал её слова.
Битти вытряхнул пепел из трубки на розовую ладонь и принялся
его разглядывать, словно в этом пепле заключён был некий таинственный смысл, в
который надлежало проникнуть.
— Вы должны понять, сколь огромна наша цивилизация. Она так
велика, что мы не можем допустить волнений и недовольства среди составляющих её
групп. Спросите самого себя: чего мы больше всего жаждем? Быть счастливыми,
ведь так? Всю жизнь вы только это и слышали. Мы хотим быть счастливыми, говорят
люди. Ну и разве они не получили то, чего хотели? Разве мы не держим их в
вечном движении, не предоставляем им возможности развлекаться? Ведь человек
только для того и существует. Для удовольствий, для острых ощущений. И
согласитесь, что наша культура щедро предоставляет ему такую возможность.
— Да.
По движению губ Милдред Монтэг догадывался, о чём она
говорит, стоя в дверях. Но он старался не глядеть на неё, так как боялся, что
Битти обернётся и тоже всё поймёт.
— Цветным не нравится книга «Маленький чёрный Самбо». Сжечь
её. Белым неприятна «Хижина дяди Тома». Сжечь и её тоже. Кто-то написал книгу о
том, что курение предрасполагает к раку лёгких. Табачные фабриканты в панике.
Сжечь эту книгу. Нужна безмятежность, Монтэг, спокойствие. Прочь всё, что
рождает тревогу. В печку! Похороны нагоняют уныние — это языческий обряд.
Упразднить похороны. Через пять минут после кончины человек уже на пути в
«большую трубу». Крематории обслуживаются геликоптерами. Через десять минут
после смерти от человека остаётся щепотка чёрной пыли. Не будем оплакивать
умерших. Забудем их. Жгите, жгите всё подряд. Огонь горит ярко, огонь очищает.
