Фейерверки за спиной у Милдред погасли. И одновременно —
какое счастливое совпадение! — перестали двигаться губы Милдред. Монтэг с
трудом перевёл дух.
— Тут, по соседству, жила девушка, — медленно проговорил он.
— Её уже нет. Кажется, она умерла. Я даже хорошенько не помню её лица. Но она
была не такая. Как… как это могло случиться?
Битти улыбнулся.
— Время от времени случается — то там, то тут. Это Кларисса
Маклеллан, да? Её семья нам известна. Мы держим их под надзором.
Наследственность и среда — это, я вам скажу, любопытная штука. Не так-то просто
избавиться от всех чудаков, за несколько лет этого не сделаешь. Домашняя среда
может свести на нет многое из того, что пытается привить школа. Вот почему мы
всё время снижали возраст для поступления в детские сады. Теперь выхватываем
ребятишек чуть не из колыбели. К нам уже поступали сигналы о Маклелланах, ещё
когда они жили в Чикаго, но сигналы все оказались ложными. Книг у них мы не
нашли. У дядюшки репутация неважная, необщителен. А что касается девушки, то
это была бомба замедленного действия. Семья влияла на её подсознание, в этом я
убедился, просмотрев её школьную характеристику. Её интересовало не то, как
делается что-нибудь, а для чего и почему. А подобная любознательность опасна.
Начни только спрашивать почему да зачем, и если вовремя не остановиться, то
конец может быть очень печальный. Для бедняжки лучше, что она умерла.
— Да, она умерла.
— К счастью, такие, как она, встречаются редко. Мы умеем
вовремя подавлять подобные тенденции. В самом раннем возрасте. Без досок и
гвоздей дом не построишь, и если не хочешь, чтобы дом был построен, спрячь
доски и гвозди. Если не хочешь, чтобы человек расстраивался из-за политики, не
давай ему возможности видеть обе стороны вопроса. Пусть видит только одну, а
ещё лучше — ни одной. Пусть забудет, что есть на свете такая вещь, как война.
Если правительство плохо, ни черта не понимает, душит народ налогами, — это
всё-таки лучше, чем если народ волнуется. Спокойствие, Монтэг, превыше всего!
Устраивайте разные конкурсы, например: кто лучше помнит слова популярных
песенок, кто может назвать все главные города штатов или кто знает, сколько
собрали зёрна в штате Айова в прошлом году. Набивайте людям головы цифрами,
начиняйте их безобидными фактами, пока их не затошнит, ничего, зато им будет
казаться, что они очень образованные. У них даже будет впечатление, что они
мыслят, что они движутся вперёд, хоть на самом деле они стоят на месте. И люди
будут счастливы, ибо «факты», которыми они напичканы, это нечто неизменное. Но
не давайте им такой скользкой материи, как философия или социология. Не дай
бог, если они начнут строить выводы и обобщения. Ибо это ведёт к меланхолии!
Человек, умеющий разобрать и собрать телевизорную стену, — а в наши дни
большинство это умеет, — куда счастливее человека, пытающегося измерить и
исчислить вселенную, ибо нельзя её ни измерить, ни исчислить, не ощутив при
этом, как сам ты ничтожен и одинок. Я знаю, я пробовал! Нет, к чёрту! Подавайте
нам увеселения, вечеринки, акробатов и фокусников, отчаянные трюки, реактивные
автомобили, мотоциклы-геликоптеры, порнографию и наркотики. Побольше такого,
что вызывает простейшие автоматические рефлексы! Если драма бессодержательна,
фильм пустой, а комедия бездарна, дайте мне дозу возбуждающего — ударьте по
нервам оглушительной музыкой! И мне будет казаться, что я реагирую на пьесу,
тогда как это всего-навсего механическая реакция на звуковолны. Но мне-то всё
равно. Я люблю, чтобы меня тряхнуло как следует. Битти встал.
— Ну, мне пора. Лекция окончена. Надеюсь, я вам всё
разъяснил. Главное, Монтэг, запомните — мы борцы за счастье — вы, я и другие.
Мы охраняем человечество от той ничтожной кучки, которая своими противоречивыми
идеями и теориями хочет сделать всех несчастными. Мы сторожа на плотине.
Держитесь крепче, Монтэг! Следите, чтобы поток меланхолии и мрачной философии
не захлестнул наш мир. На вас вся наша надежда! Вы даже не понимаете, как вы
нужны, как мы с вами нужны в этом счастливом мире сегодняшнего дня.
Битти пожал безжизненную руку Монтэга. Тот неподвижно сидел
в постели. Казалось, обрушься сейчас потолок ему на голову, он не шелохнётся.
Милдред уже не было в дверях.
— Ещё одно напоследок, — сказал Битти. — У каждого пожарника
хотя бы раз за время его служебной карьеры бывает такая минута: его вдруг
охватывает любопытство. Вдруг захочется узнать: да что же такое написано в этих
книгах? И так, знаете, захочется, что нет сил бороться. Ну так вот что, Монтэг,
уж вы поверьте, мне в своё время немало пришлось прочитать книг — для
ориентировки, и я вам говорю: в книгах ничего нет! Ничего такого, во что можно
бы поверить, чему стоило бы научить других. Если это беллетристика, там
рассказывается о людях, которых никогда не было на свете, чистый вымысел! А
если это научная литература, так ещё хуже: один учёный обзывает другого
идиотом, один философ старается перекричать другого. И все суетятся и мечутся,
стараются потушить звёзды и погасить солнце. Почитаешь — голова кругом пойдёт.
— А что, если пожарник случайно, без всякого злого умысла
унесёт с собой книгу? — Нервная дрожь пробежала по лицу Монтэга. Открытая дверь
глядела на него, словно огромный пустой глаз.
— Вполне объяснимый поступок. Простое любопытство, не
больше, — ответил Битти. — Мы из-за этого не тревожимся и не приходим в ярость.
Позволяем ему сутки держать у себя книгу. Если через сутки он сам её не сожжёт,
мы это сделаем за него.
— Да. Понятно… — Во рту у Монтэга пересохло.
— Ну вот и всё, Монтэг. Может, хотите сегодня выйти попозже,
в ночную смену? Увидимся с вами сегодня?
— Не знаю, — ответил Монтэг.
— Как? — На лице Битти отразилось лёгкое удивление.
Монтэг закрыл глаза.
— Может быть, я и приду. Попозже.
— Жаль, если сегодня не придёте, — сказал Битти в раздумье,
пряча трубку в карман.
«Я никогда больше не приду», — подумал Монтэг.
— Ну, поправляйтесь, — сказал Битти. — Выздоравливайте. — И,
повернувшись, вышел через открытую дверь.
Монтэг видел в окно, как отъехал Битти в своём сверкающем
огненно-жёлтом с чёрными, как уголь, шинами жуке-автомобиле.
Из окна была видна улица и дома с плоскими фасадами. Что это
Кларисса однажды сказала о них? Да: «Больше нет крылечек на фасаде. А дядя
говорит, что прежде дома были с крылечками. И по вечерам люди сидели у себя на
крыльце, разговаривали друг с другом, если им хотелось, а нет, так молчали,
покачиваясь в качалках. Просто сидели и думали о чём-нибудь. Архитекторы
уничтожили крылечки, потому что они будто бы портят фасад. Но дядя говорит, что
это только отговорка, а на самом деле нельзя было допускать, чтобы люди вот так
сидели на крылечках, отдыхали, качались в качалках, беседовали. Это вредное
времяпрепровождение. Люди слишком много разговаривали. И у них было время
думать. Поэтому крылечки решили уничтожить. И сады тоже. Возле домов нет больше
садиков, где можно посидеть. А посмотрите на мебель! Кресло-качалка исчезло.
Оно слишком удобно. Надо, чтобы люди больше двигались. Дядя говорит… дядя
говорит… дядя…» Голос Клариссы умолк.
