— И вы не хотите помочь мне?
— Спокойной ночи. Спокойной ночи. Руки Монтэга протянулись к
библии. Он сам удивился тому, что вдруг сделали его руки.
— Хотели бы вы иметь эту книгу?
— Правую руку отдал бы за это, — сказал Фабер.
Монтэг стоял и ждал, что будут делать дальше его руки. И
они, помимо его воли и желания, словно два живых существа, охваченных одним
стремлением, стали вырывать страницы. Оторвали титульный лист, первую страницу,
вторую.
— Сумасшедший! Что вы делаете? — Фабер подскочил как от
удара. Он бросился к Монтэгу, но тот отстранил его. Руки Монтэга продолжали
рвать книгу. Ещё шесть страниц упали на пол. Монтэг поднял их и на глазах у
Фабера скомкал в руке.
— Не надо! Прошу вас, не надо! — воскликнул старик.
— А кто мне помешает? Я пожарный. Я могу сжечь вас.
Старик взглянул на него.
— Вы этого не сделаете!
— Могу сделать, если захочу.
— Эта книга… не рвите её!
Фабер опустился на стул. Лицо его побелело как полотно, губы
дрожали.
— Я устал. Не мучайте меня. Чего вы хотите?
— Я хочу, чтобы вы научили меня.
— Хорошо. Хорошо.
Монтэг положил книгу. Руки его начали разглаживать смятые
страницы. Старик устало следил за ним.
Тряхнув головой, словно сбрасывая с себя оцепенение, Фабер
спросил:
— У вас есть деньги, Монтэг?
— Есть. Немного. Четыреста или пятьсот долларов. Почему вы
спрашиваете?
— Принесите мне. Я знаю человека, который полвека тому назад
печатал газету нашего колледжа. Это было в тот самый год, когда, придя в
аудиторию в начале нового семестра, я обнаружил, что на курс лекций по истории
драмы, от Эсхила до Юджина О'Нила, записался всего один студент. Понимаете?
Впечатление было такое, будто прекрасная статуя изо льда тает у тебя на глазах
под палящими лучами солнца. Я помню, как одна за другой умирали газеты, словно
бабочки на огне. Никто не пытался их воскресить. Никто не жалел о них. И тогда,
поняв, насколько будет спокойнее, если люди будут читать только о страстных
поцелуях и жестоких драках, наше правительство подвело итог, призвав вас,
пожирателей огня. Так вот, Монтэг, у нас, стало быть, имеется безработный
печатник. Мы можем отпечатать несколько книг и ждать, пока не начнётся война,
которая разрушит нынешний порядок вещей и даст нам нужный толчок. Несколько
бомб — и все эти «родственники», обитающие в стенах гостиных, вся эта шутовская
свора умолкнет навсегда! И в наступившей тишине, может быть, станет слышен наш
шёпот. Глаза обоих были устремлены на книгу, лежащую на столе.
— Я пытался запомнить, — сказал Монтэг. — Но, чёрт! Стоит
отвести глаза, и я уже всё забыл. Господи, как бы мне хотелось поговорить с
брандмейстером Битти! Он много читал, у него на всё есть ответ, или так, по
крайней мере, кажется. Голос у него, как масло. Я только боюсь, что он уговорит
меня и я опять стану прежним. Ведь всего неделю назад, наполняя шланг
керосином, я думал: чёрт возьми, до чего же здорово!
Старик кивнул головой:
— Кто не созидает, должен разрушать. Это старо как мир.
Психология малолетних преступников.
— Так вот, значит, кто я такой!
— В каждом из нас это есть.
Монтэг сделал несколько шагов к выходу.
— Вы не можете как-нибудь мне помочь, когда я сегодня
вечером буду разговаривать с брандмейстером Битти? Мне нужна поддержка. А то
как бы мне не захлебнуться, когда он станет изливать на меня потоки своих
речей.
Старик ничего не ответил и снова бросил беспокойный взгляд
на дверь спальни. Монтэг заметил это.
— Ну так как же?
Старик глубоко вздохнул. Закрыв глаза и плотно сжав губы, он
ещё раз с усилием перевёл дыхание. С его губ слетело имя Монтэга.
Наконец, повернувшись к Монтэгу, он сказал:
— Пойдёмте. Я чуть было не позволил вам уйти. Я в самом деле
трус. И старый дурак.
Он растворил дверь спальни. Следом за ним Монтэг вошёл в
небольшую комнату, где стоял стол, заваленный инструментами, мотками тончайшей,
как паутина, проволоки, крошечными пружинками, катушками, кристалликами.
— Что это? — спросил Монтэг.
— Свидетельство моей страшной трусости. Я столько лет жил
один в этих стенах, наедине со своими мыслями. Возиться с электрическими
приборами и радиоприёмниками стало моей страстью. Именно эта трусость и в то же
время мятежный дух, подспудно живущий во мне, побудили меня изобрести вот это.
Он взял со стола маленький металлический предмет
зеленоватого цвета, напоминающий пулю небольшого калибра.
— Откуда я взял на это средства, спросите вы? Ну, понятно,
играл на бирже. Это ведь последнее прибежище для опасномыслящих интеллигентов,
оставшихся без работы. Играл на бирже, работал над этим изобретением и ждал.
Полжизни просидел, трясясь от страха, всё ждал, чтобы кто-нибудь заговорил со
мной. Сам я не решался ни с кем заговаривать. Когда мы с вами сидели в парке и
беседовали — помните? — я уже знал, что вы придёте ко мне, но с факелом ли
пожарника или за тем, чтобы протянуть мне руку дружбы, — вот этого я не мог
сказать наперёд. И этот маленький аппарат был уже готов несколько месяцев тому
назад. А всё-таки я чуть было не позволил вам уйти. Вот какой я трус.
— Похож на радиоприёмник «Ракушку».
— Но это больше, чем приёмник. Мой аппарат слушает! Если вы
вставите эту пульку в ухо, Монтэг, я могу спокойно сидеть дома, греть в тепле
свои напуганные старые кости и вместе с тем слушать и изучать мир пожарников,
выискивать его слабые стороны, не подвергаясь при этом ни малейшему риску. Я
буду, как пчелиная матка, сидящая в своём улье. А вы будете рабочей пчелой,
моим путешествующим ухом. Я мог бы иметь уши во всех концах города, среди самых
различных людей. Я мог бы слушать и делать выводы. Если пчёлы погибнут, меня
это не коснётся, я по-прежнему буду у себя дома в безопасности, буду переживать
свои страх с максимумом комфорта и минимумом риска. Теперь вы видите, как мало
я рискую в этой игре, какого презрения я достоин!
Монтэг вложил зелёную пульку в ухо. Старик тоже вложил в ухо
такой же маленький металлический предмет и зашевелил губами:
— Монтэг! Голос раздавался где-то в глубине мозга Монтэга.
— Я слышу вас!
Старик засмеялся: — Я вас тоже хорошо слышу, — Фабер говорил
шёпотом, но голос его отчётливо звучал в голове Монтэга.
