— С этим можно подождать ровно сорок секунд, как раз
столько, сколько мне нужно, чтобы обыграть вас, — весело сказал Битти.
Монтэг положил карты на стол.
— Устали, Монтэг? Хотите выйти из игры?
— Да.
— Ну! Не падайте духом! Впрочем, можно закончить партию
после. Положите ваши карты на стол рубашкой кверху: вернёмся — доиграем. А
теперь пошевеливайтесь! Живо! — Битти поднялся. — Монтэг, мне не нравится ваш
вид. Уж не собираетесь ли вы опять захворать?
— Да нет, я здоров, я поеду.
— Да, вы должны поехать. Это особый случай. Ну, вперёд!..
Они прыгнули в провал люка, крепко ухватившись руками за
медный шест, словно в нём было единственное спасение от взмывавших снизу волн.
Но шест низвергнул их прямо в пучину, где уже фыркал, рычал и кашлял,
пробуждаясь, бензиновый дракон.
— Э-эй!
С грохотом и рёвом они завернули за угол — скрипели тормоза,
взвизгивали шины, плескался керосин в блестящем медном брюхе Саламандры, словно
пища в животе великана. Пальцы Монтэга прыгали на сверкающих поручнях, то и
дело срываясь в холодную пустоту, ветер рвал волосы, свистел в зубах, а Монтэг
думал, всё время неотрывно думал о тех женщинах в его гостиной, пустых
женщинах, из которых неоновый ветер давно уже выдул последние зёрнышки разума,
и о своей нелепой идиотской затее читать им книгу. Всё равно, что пытаться
погасить пожар из водяного пистолета. Бред, сумасшествие! Просто припадок
бешенства. Ещё одна вспышка гнева, с которой он не умел совладать. Когда же он
победит в себе это безумие и станет спокоен, по-настоящему спокоен?
— Вперёд, вперёд!
Монтэг оторвал глаза от поручней. Обычно Битти никогда не
садился за руль, но сегодня машину вёл он, круто сворачивая на поворотах,
наклонившись вперёд с высоты водительского трона, полы его тяжёлого чёрного
макинтоша хлопали и развевались — он был как огромная летучая мышь, несущаяся
над машиной, грудью навстречу ветру.
— Вперёд, вперёд, чтобы сделать мир счастливым! Так, Монтэг?
Розовые, словно фосфоресцирующие щёки Битти отсвечивали в
темноте, он улыбался с каким-то остервенением.
— Вот мы и прибыли!
Саламандра круто остановилась. Неуклюжими прыжками
посыпались с неё люди. Монтэг стоял, не отрывая воспалённых глаз от холодных
блестящих поручней, за которые судорожно уцепились его пальцы.
«Я не могу сделать это, — думал он. — Как могу я выполнить
это задание, как могу я снова жечь? Я не могу войти в этот дом».
Битти — от него ещё пахло ветром, сквозь который они только
что мчались, — вырос рядом.
— Ну, Монтэг!
Пожарные, в своих огромных сапогах похожие на калек,
разбегались бесшумно, как пауки.
Наконец, оторвав глаза от поручней, Монтэг обернулся. Битти
следил за его лицом.
— Что с вами, Монтэг?
— Что это? — медленно произнёс Монтэг. — Мы же остановились
у моего дома!
Часть 3
Огонь горит ярко
В домах вдоль улицы зажигались огни, распахивались двери.
Люди выбегали посмотреть на праздник огня. Битти и Монтэг глядели, один с
сдержанным удовлетворением, другой не веря своим глазам, на дом, которому
суждено было стать главной ареной представления: здесь будут жонглировать
факелами и глотать пламя.
— Ну вот, — промолвил Битти, — вы добились своего. Старина
Монтэг вздумал взлететь к солнцу, и теперь, когда ему обожгло крылышки, он
недоумевает, как это могло случиться. Разве я не предупредил вас достаточно
ясно, когда подослал пса к вашим дверям?
Застывшее лицо Монтэга ничего не выражало, он почувствовал,
как его голова медленно и тяжело, словно каменная, повернулась в сторону
соседнего дома — тёмного и мрачного среди окружавших его ярких цветочных клумб.
Битти презрительно фыркнул:
— Э, бросьте! Неужто вас одурачила эта маленькая сумасбродка
со своим избитым репертуаром? А, Монтэг? Цветочки, листочки, мотыльки,
солнечный закат. Знаем, знаем! Всё записано в её карточке. Эгэ! Да я, кажется,
попал в точку! Достаточно поглядеть на ваше потерянное лицо. Несколько травинок
и лунный серп! Экая чушь! И что хорошего она всем этим сделала?
Монтэг присел на холодное крыло Саламандры. Он несколько раз
повернул свою одеревеневшую голову, вправо — влево, вправо — влево…
— Она всё видела. Она никому ничего не сделала. Она никого
не трогала…
— Не трогала! Как бы не так! А возле вас она не вертелась?
Ох уж эти мне любители делать добро, с их святейшими минами, с их высокомерным
молчанием и единственным талантом: заставлять человека ни с того ни с сего
чувствовать себя виноватым. Чёрт бы их всех побрал! Красуются, словно солнце в
полночь, чтобы тебе и в постели покоя не было!
Дверь дома отворилась, по ступенькам сбежала Милдред, сжимая
чемодан в закостеневшей руке. Со свистом затормозив, у тротуара остановилось
такси.
— Милдред!
Она пробежала мимо, прямая и застывшая, — лицо белое от
пудры, рта нет — забыла накрасить губы.
— Милдред, неужели это ты дала сигнал тревоги?
Она сунула чемодан в машину и опустилась на сиденье, бормоча
как во сне:
— Бедные мои «родственники», бедняжки, бедняжки! Всё
погибло, всё, всё теперь погибло…
Битти схватил Монтэга за плечо. Машина рванула и, сразу же
набрав скорость до семидесяти миль в час, исчезла в конце улицы.
Раздался звон, как будто вдребезги рассыпалась мечта,
созданная из гранёного стекла, зеркал и хрустальных призм. Монтэг машинально
повернулся — его словно подтолкнуло неведомо откуда налетевшим вихрем. И он
увидел, что Стоунмен и Блэк, размахивая топорами, крушат оконные рамы, давая
простор сквозняку.
Шорох крыльев ночной бабочки, бьющейся о холодную чёрную
преграду.
— Монтэг, это я — Фабер. Вы слышите меня? Что случилось?
— Теперь это случилось со мной, — ответил Монтэг.
— Ах, скажите, какая неожиданность! — воскликнул Битти. — В
наши дни всякий почему-то считает, всякий твёрдо уверен, что с ним ничего не
может случиться. Другие умирают, но я живу. Для меня, видите ли, нет ни
последствий, ни ответственности. Но только они есть, вот в чём беда. Впрочем,
что об этом толковать! Когда уж дошло до последствий, так разговаривать поздно,
правда, Монтэг?
