Теперь Монтэг не сомневался, что это так. Битти хотел
умереть. Ведь он стоял против Монтэга, не пытаясь защищаться, стоял, издеваясь
над ним, подзадоривая его. От этой мысли у Монтэга перехватило дыхание. Как
странно, как странно так жаждать смерти, что позволяешь убийце ходить вокруг
тебя с оружием в руках, и вместо того, чтобы молчать и этим сохранить себе
жизнь, вместо этого кричишь, высмеиваешь, дразнишь, пока твой противник не
потеряет власть над собой и…
Вдалеке — топот бегущих ног.
Монтэг поднялся и сел. Надо уходить. Вставай, нельзя
медлить! Но рыдания всё ещё сотрясали его тело. Надо успокоиться. Вот они уже
утихают. Он никого не хотел убивать, даже Битти. Тело его судорожно скорчилось,
словно обожжённое кислотой. Он зажал рот рукой. Перед глазами был Битти —
пылающий факел, брошенный на траву. Он кусал себе пальцы, чтобы не закричать:
«Я не хотел этого! Боже мой, я не хотел, не хотел этого!»
Он старался всё припомнить, восстановить связь событий,
воскресить в памяти прежнюю свою жизнь, какой она была несколько дней назад, до
того как в неё вторглись сито и песок, зубная паста Денгэм, шелест крыльев
ночной бабочки в ухе, огненные светляки пожара, сигналы тревоги и эта последняя
ночная поездка — слишком много для двух-трёх коротких дней, слишком много даже
для целой жизни!
Топот ног слышался уже в конце переулка.
«Вставай! — сказал он себе. — Вставай, чёрт тебя возьми!» —
приказал он больной ноге и поднялся. Боль острыми шипами вонзилась в колено,
потом заколола, как тысяча иголок, потом перешла в тупое булавочное
покалывание, и наконец, после того как он проковылял шагов пятьдесят вдоль
деревянного забора, исцарапав и занозив себе руки, покалывание перешло в
жжение, словно ему плеснули на ногу кипятком. Но теперь нога уже повиновалась
ему. Бежать он всё-таки боялся, чтобы не вывихнуть ослабевший сустав. Широко открыв
рот, жадно втягивая ночной воздух, чувствуя, как темнота тяжело оседает где-то
у него внутри, он неровным шагом, прихрамывая, но решительно двинулся вперёд.
Книги он держал в руках. Он думал о Фабере.
Фабер остался там, в не остывшем ещё сгустке, которому нет
теперь ни имени, ни названия. Ведь он сжёг и Фабера тоже! Эта мысль так
потрясла его, что ему представилось, будто Фабер и в самом деле умер,
изжарился, как мелкая рыбёшка, в крохотной зелёной капсуле, спрятанной и
навсегда погибшей в кармане человека, от которого осталась теперь лишь кучка
костей, опутанных спёкшимися сухожилиями.
Запомни: их надо сжечь или они сожгут тебя, подумал он.
Сейчас это именно так.
Он пошарил в карманах — деньги были тут. В другом кармане он
наткнулся на обыкновенную радио «Ракушку», по которой в это холодное, хмурое
утро город разговаривал сам с собой.
— Внимание! Внимание! Полиция разыскивает беглеца. Совершил
убийство и ряд преступлений против государства. Имя: Гай Монтэг. Профессия:
пожарник. В последний раз его видели…
Кварталов шесть он бежал не останавливаясь. Потом переулок
вывел его на бульвары — на широкую автостраду, раз в десять шире обыкновенной
улицы, залитая ярким светом фонарей, она напоминала застывшую пустынную реку.
Он понимал, как опасно сейчас переходить через неё: слишком она широка, слишком
пустынна. Она была похожа на голую сцену, без декораций, и она предательски
заманивала его на это пустое пространство, где при ярком свете фонарей так
легко было заметить беглеца, так легко поймать, так легко прицелиться и
застрелить. «Ракушка» жужжала в ухе.
— …Следите за бегущим человеком… следите за бегущим
человеком… он один, пеший… следите…
Монтэг попятился в тень — прямо перед ним была заправочная
станция — огромная белая глыба, сверкающая глазурью кафелей. Два серебристых
жука-автомобиля остановились возле неё, чтобы заправиться горючим…
Нет, если ты хочешь без риска пересечь этот широкий бульвар,
нельзя бежать, надо идти спокойно, не спеша, как будто гуляешь. Но для этого у
тебя должен быть опрятный и приличный вид. Больше будет шансов спастись, если
ты умоешься и причешешь волосы, прежде чем продолжить свой путь… Путь куда? Да,
спросил он себя, куда же я бегу?
Никуда. Ему некуда было бежать, у него не было друзей, к
которым он мог бы обратиться. Кроме Фабера. И тогда он понял, что всё это время
инстинктивно бежал по направлению к дому Фабера. Но ведь Фабер не может
спрятать его, даже попытка сделать это граничила бы с самоубийством! Всё равно
он должен повидаться с Фабером, хотя бы на несколько минут. Фабер поддержит в
нём быстро иссякающую веру в возможность спастись, выжить. Только бы повидать
его, убедиться в том, что существует на свете такой человек, как Фабер, только
бы знать, что Фабер жив, а не обуглился и не сгорел где-то там, вместе с другим
обуглившимся телом. Кроме того, надо оставить ему часть денег, чтобы он мог
использовать их после, когда Монтэг пойдёт дальше своим путём. Может быть, ему
удастся выбраться из города, он спрячется в окрестностях, будет жить возле
реки, вблизи больших дорог, среди полей и холмов…
Сильный свистящий шум в воздухе заставил его поднять глаза.
В небо один за другим поднимались полицейские геликоптеры.
Их было много, казалось, кто-то сдул пушистую сухую головку одуванчика. Не
меньше двух десятков их парило в воздухе мили за три от Монтэга, нерешительно
колеблясь на месте, словно мотыльки, вялые от осеннего холода. Затем они стали
опускаться: тут один, там другой — они садились на улицу и, превратившись в
жуков-автомобилей, с рёвом мчались по бульварам, чтобы немного погодя опять
подняться в воздух и продолжать поиски.
Перед ним была заправочная станция. Служащих нигде не видно.
Заняты с клиентами. Обогнув здание сзади, Монтэг вошёл в туалетную комнату для
мужчин. Через алюминиевую перегородку до него донёсся голос диктора: «Война
объявлена». Снаружи у колонки накачивали бензин. Сидящие в автомобилях
переговаривались со служащими станции — что-то о моторах, о бензине, о том,
сколько надо заплатить. Монтэг стоял, пытаясь осознать всю значимость только
что услышанного по радио лаконичного сообщения, и не мог. Ладно. Пусть война
подождёт. Для него она начнётся позже, через час или два.
Он вымыл руки и лицо, вытерся полотенцем, стараясь не
шуметь. Выйдя из умывальной, он тщательно прикрыл за собой дверь и шагнул в
темноту. Через минуту он уже стоял на углу пустынного бульвара.
Вот она — игра, которую он должен выиграть: широкая площадка
кегельбана, над которой веет прохладный предутренний ветер. Бульвар был чист,
как гладиаторская арена за минуту до появления на ней безвестных жертв и
безымённых убийц. Воздух над широкой асфальтовой рекой дрожал и вибрировал от
тепла, излучаемого телом Монтэга, — поразительно, что жар в его теле мог
заставить так колебаться окружающий его мир. Он, Монтэг, был светящейся
мишенью, он знал, он чувствовал это. А теперь ему ещё предстояло проделать этот
короткий путь через улицу.
