Монтэг спрятал книги на кухне и вышел обратно в переулок. Он
оглянулся: погружённый в темноту и молчание, дом спал.
Снова Монтэг шагал по ночным улицам. Над городом, словно
поднятые ветром обрывки бумаги, кружились геликоптеры. По пути Монтэг зашёл в
одиноко стоящую телефонную будку у закрытого на ночь магазина. Потом он долго
стоял, поёживаясь от холода, и ждал, когда завоют вдалеке пожарные сирены и
Саламандры с рёвом понесутся жечь дом мистера Блэка. Сам мистер Блэк сейчас на
работе, но его жена, дрожа от утреннего тумана, будет стоять и смотреть, как пылает
и рушится крыша её дома. А сейчас она ещё крепко спит.
Спокойной ночи, миссис Блэк.
— Фабер!
Стук в дверь. Ещё раз. Ещё. Шёпотом произнесённое имя.
Ожидание. Наконец, спустя минуту, слабый огонёк блеснул в домике Фабера. Ещё
минута ожидания, и задняя дверь отворилась.
Они молча глядели друг на друга в полумраке — Монтэг и
Фабер, словно не верили своим глазам. Затем Фабер, очнувшись, быстро протянул
руку, втащил Монтэга в дом, усадил на стул, снова вернулся к дверям,
прислушался. В предрассветной тишине выли сирены. Фабер закрыл дверь.
— Я вёл себя, как дурак, с начала и до конца. Наделал глупостей.
Мне нельзя здесь долго оставаться. Я ухожу, одному богу известно куда, —
промолвил Монтэг.
— Во всяком случае, вы делали глупости из-за стоящего дела,
— ответил Фабер. — Я думал, вас уже нет в живых. Аппарат, что я вам дал…
— Сгорел.
— Я слышал, как брандмейстер говорил с вами, а потом вдруг
всё умолкло. Я уже готов был идти разыскивать вас.
— Брандмейстер умер. Он обнаружил капсулу и услышал ваш
голос, он хотел добраться и до вас. Я сжёг его из огнемёта.
Фабер опустился на стул. Долгое время оба молчали.
— Боже мой, как всё это могло случиться? — снова заговорил
Монтэг. — Ещё вчера всё было хорошо, а сегодня я чувствую, что гибну. Сколько
раз человек может погибать и всё же оставаться в живых? Мне трудно дышать.
Битти мёртв, а когда-то он был моим другом. Милли ушла, я считал, она моя жена,
но теперь не знаю. У меня нет больше дома, он сгорел, нет работы, и сам я
вынужден скрываться. По пути сюда я подбросил книги в дом пожарника. О господи,
сколько я натворил за одну неделю!
— Вы сделали только то, чего не могли не сделать. Так должно
было случиться.
— Да, я верю, что это так. Хоть в это я верю, а больше мне,
пожалуй, и верить не во что. Да, я знал, что это случится. Я давно чувствовал,
как что-то нарастает во мне. Я делал одно, а думал совсем другое. Это зрело во
мне. Удивляюсь, как ещё снаружи не было видно. И вот теперь я пришёл к вам,
чтобы разрушить и вашу жизнь. Ведь они могут прийти сюда!
— Впервые за много лет я снова живу, — ответил Фабер. — Я
чувствую, что делаю то, что давно должен был сделать. И пока что я не испытываю
страха. Должно быть, потому, что наконец делаю то, что нужно. Или, может быть,
потому, что, раз совершив рискованный поступок, я уже не хочу показаться вам
трусом. Должно быть, мне и дальше придётся совершать ещё более смелые поступки,
ещё больше рисковать, чтобы не было пути назад, чтобы не струсить, не позволить
страху снова сковать меня. Что вы теперь намерены делать?
— Скрываться. Бежать.
— Вы знаете, что объявлена война?
— Да, слышал.
— Господи! Как странно! — воскликнул старик. — Война кажется
чем-то далёким, потому что у нас есть теперь свои заботы.
— У меня не было времени думать о ней. — Монтэг вытащил из
кармана стодолларовую бумажку. — Вот, возьмите. Пусть будет у вас. Когда я
уйду, распорядитесь ими, как найдёте нужным.
— Однако…
— К полудню меня, возможно, не будет в живых. Используйте их
для дела. Фабер кивнул головой.
— Постарайтесь пробраться к реке, потом идите вдоль берега,
там есть старая железнодорожная колея, ведущая из города в глубь страны.
Отыщите её и ступайте по ней. Всё сообщение ведётся теперь по воздуху, и
большинство железнодорожных путей давно заброшено, но эта колея ещё
сохранилась, ржавеет потихоньку. Я слышал, что кое-где, в разных глухих углах,
ещё можно найти лагери бродяг. Пешие таборы, так их называют. Надо только
отойти подальше от города да иметь зоркий глаз. Говорят, вдоль железнодорожной
колеи, что идёт отсюда на Лос-Анджелес, можно встретить немало бывших питомцев
Гарвардского университета. Большею частью это беглецы, скрывающиеся от полиции.
Но им всё же удалось уцелеть. Их немного, и правительство, видимо, не считает
их настолько опасными, чтобы продолжать поиски за пределами городов. На время
можете укрыться у них, а потом постарайтесь разыскать меня в Сент-Луисе. Я
отправляюсь туда сегодня утром, пятичасовым автобусом, хочу повидаться с тем
старым печатником. Видите, и я наконец-то расшевелился. Ваши деньги пойдут на
хорошее дело. Благодарю вас, Монтэг, и да хранит вас бог. Может быть, хотите
прилечь на несколько минут?
— Нет, лучше мне не задерживаться.
— Давайте посмотрим, как развиваются события. Фабер
торопливо провёл Монтэга в спальню и отодвинул в сторону одну из картин,
висевших на стене. Под ней оказался небольшой телевизионный экран размером не
более почтовой открытки.
— Мне всегда хотелось иметь маленький экранчик, чтобы можно
было, если захочу, закрыть его ладонью, а не эти огромные стены, которые
оглушают тебя криком. Вот смотрите.
Он включил экран.
— Монтэг, — произнёс телевизор, и экран осветился. —
М-О-Н-Т-Э-Г, — по буквам прочитал голос диктора. — Гай Монтэг. Всё ещё
разыскивается. Поиски ведут полицейские геликоптеры. Из соседнего района
доставлен новый Механический пёс.
Монтэг и Фабер молча переглянулись.
— Механический пёс действует безотказно. Это чудесное
изобретение, с тех пор как впервые было применено для розыска преступников, ещё
ни разу не ошиблось. Наша телевизионная компания гордится тем, что ей
предоставлена возможность с телевизионной камерой, установленной на
геликоптере, повсюду следовать за механической ищейкой, как только она начнёт
свой путь по следу преступника…
Фабер налил виски в стаканы.
— Выпьем. Это нам не помешает. Они выпили.
— …Обоняние механической собаки настолько совершенно, что
она способна запомнить около десяти тысяч индивидуальных запахов и выследить
любого из этих десяти тысяч людей без новой настройки.
Лёгкая дрожь пробежала по телу Фабера. Он окинул взглядом
комнату, стены, дверь, дверную ручку, стул, на котором сидел Монтэг. Монтэг
заметил этот взгляд. Теперь оба они быстро оглядели комнату. Монтэг вдруг
почувствовал, как дрогнули и затрепетали крылья его ноздрей, словно он сам
пустился по своему следу, словно обоняние его настолько обострилось, что он сам
стал способен по запаху найти след, проложенный им в воздухе, словно внезапно
стали зримы микроскопические капельки пота на дверной ручке, там, где он взялся
за неё рукой, — их было множество, и они поблёскивали, как хрустальные подвески
крохотной люстры. На всём остались крупицы его существа, он, Монтэг, был везде
— и в доме и снаружи, он был светящимся облаком, привидением, растворившимся в
воздухе. И от этого трудно было дышать. Он видел, как Фабер задержал дыхание,
словно боялся вместе с воздухом втянуть в себя тень беглеца.
