— Что сегодня в дневной программе? — спросил он устало.
Она ответила, не поднимая головы:
— Пьеса. Начинается через десять минут с переходом на все
четыре стены. Мне прислали роль сегодня утром. Я им предложила кое-что, это
должно иметь успех у зрителя. Пьесу пишут, опуская одну роль. Совершенно новая
идея! Эту недостающую роль хозяйки дома исполняю я. Когда наступает момент
произнести недостающую реплику, все смотрят на меня. И я произношу эту реплику.
Например, мужчина говорит: «Что ты скажешь на это, Элен?» — и смотрит на меня.
А я сижу вот здесь, как бы в центре сцены, видишь? Я отвечаю… я отвечаю… — она
стала водить пальцем по строчкам рукописи. — Ага, вот: «По-моему, это просто
великолепно!» Затем они продолжают без меня, пока мужчина не скажет: «Ты
согласна с этим, Элен?» Тогда я отвечаю: «Ну, конечно, согласна». Правда, как
интересно, Гай?
Он стоял в передней и молча смотрел на неё.
— Право же, очень интересно, — снова сказала она.
— А о чём говорится в пьесе?
— Я же тебе сказала. Там три действующих лица — Боб, Рут и
Элен.
— А!
— Это очень интересно. И будет ещё интереснее, когда у нас
будет четвёртая телевизорная стена. Как ты думаешь, долго нам ещё надо копить,
чтобы вместо простой стены сделать телевизорную? Это стоит всего две тысячи
долларов.
— Треть моего годового заработка.
— Всего две тысячи долларов, — упрямо повторила она. — Не
мешало бы хоть изредка и обо мне подумать. Если бы мы поставили четвёртую
стену, эта комната была уже не только наша. В ней жили бы разные
необыкновенные, занятые люди. Можно на чём-нибудь другом сэкономить.
— Мы и так уж на многом экономим, с тех пор как уплатили за
третью стену. Если помнишь, её поставили всего два месяца назад.
— Только два месяца? — Она остановила на нём задумчивый
взгляд.
— Ну, до свидания, милый.
— До свидания, — ответил он, направляясь к выходу, но вдруг
остановился и обернулся. — А какой конец в этой пьесе? Счастливый?
— Я ещё не дочитала до конца.
Он подошёл, взглянул на последнюю страницу, кивнул головой,
сложил сценарий, вернул его жене и вышел на мокрую от дождя улицу.
Дождь уже почти перестал. Девушка шла посередине тротуара,
подняв голову, и редкие капли дождя падали на её лицо. Увидев Монтэга, она
улыбнулась.
— Здравствуйте.
Монтэг ответил на приветствие, затем спросил:
— Что это вы делаете? Ещё что-то придумали?
— Ну да, я же сумасшедшая. Как приятно, когда дождь падает
тебе на лицо! Я люблю гулять под дождём.
— Мне бы не понравилось — ответил он.
— А может, и понравилось бы, если бы попробовали.
— Я никогда не пробовал.
Она облизнула губы.
— Дождик даже на вкус приятен.
— Всегда вам хочется что-то пробовать. — сказал он. — Хоть
раз, да попробовать.
— А бывает, что и не раз, — ответила она и взглянула на то,
что прятала в руке.
— Что там у вас? — спросил он.
— Одуванчик. Последний, наверно. Вот уж не думала, что найду
одуванчик так поздно осенью. Теперь нужно его взять и потереть под подбородком.
Слышали когда-нибудь об этом? Смотрите! — Смеясь, она провела цветком у себя
под подбородком.
— Зачем?
— Если останется след — значит, я влюблена. Ну как?
Что было делать? Он взглянул на её подбородок.
— Ну? — спросила она.
— Жёлтый стал.
— Чудесно! А теперь проверим на вас.
— У меня ничего не выйдет.
— Посмотрим. — И, не дав ему опомниться, она сунула
одуванчик ему под подбородок. Он невольно отшатнулся, а она рассмеялась. —
Стойте смирно!
Оглядев его подбородок, она нахмурилась.
— Ну как? — спросил он.
— Какая жалость! — воскликнула она. — Вы ни в кого не
влюблены!
— Нет, влюблён.
— Но этого не видно.
— Я влюблён, очень влюблён. — Он попытался вызвать в памяти
чей-нибудь образ, но безуспешно. — Я влюблён, — упрямо повторил он.
— Не смотрите так! Пожалуйста, не надо!
— Это ваш одуванчик виноват, — сказал он. — Вся пыльца сошла
вам на подбородок. А мне ничего не осталось.
— Ну вот, я вас расстроила? Я вижу, что расстроила.
Простите, я, право, не хотела… — она легонько тронула его за локоть…
— Нет-нет, — поспешно ответил он. — Я ничего.
— Мне нужно идти. Скажите, что вы меня прощаете. Я не хочу,
чтобы вы на меня сердились.
— Я не сержусь. Так, чуточку огорчился.
— Я иду к своему психиатру. Меня заставляют ходить к нему.
Ну я и придумываю для него всякую всячину. Не знаю, что он обо мне думает, но
он говорит, что я настоящая луковица. Приходится облупливать слой за слоем.
— Я тоже склонён думать, что вам нужен психиатр, — сказал
Монтэг.
— Неправда. Вы этого не думаете.
Он глубоко вздохнул, потом сказал:
— Верно. Я этого не думаю.
— Психиатр хочет знать, почему я люблю бродить по лесу,
смотреть на птиц, ловить бабочек. Я когда-нибудь покажу вам свою коллекцию.
— Хорошо. Покажите.
— Они то и дело спрашивают, чем это я всё время занята. Я им
говорю, что иногда просто сижу и думаю. Но не говорю, о чём. Пусть поломают
голову.
А иногда я им говорю, что люблю, откинув назад голову, вот
так, ловить на язык капли дождя. Они на вкус, как вино. Вы когда-нибудь
пробовали?
— Нет, я…
— Вы меня простили? Да?
— Да. — Он на минуту задумался. — Да, простил. Сам не знаю
почему. Вы какая-то особенная, на вас обижаешься и вместе с тем вас легко
простить. Вы говорите, вам семнадцать лет?
— Да, будет через месяц.
— Странно. Очень странно. Моей жене — тридцать, но иногда
мне кажется, что вы гораздо старше её. Не понимаю, отчего у меня такое чувство.
