С немного брезгливым любопытством он читал различные версии своей жизни, а также книги и статьи, посвященные и более общей теме: какие качества характера, какие страсти двигают такими, как он, что приводит их к успеху.
Большинство исследователей склонялось к тому, что это были страсть к деньгам и любовь к власти. Если книги были критические, то в них говорилось об отсутствии стыда, о холодном равнодушии убийцы, о способности к предательству. Если автор был настроен критически, но не очень, он сравнивал известного человека с пиратами эпохи Великих географических открытий, и все те же отсутствие стыда, холодное равнодушие убийцы, способность к предательству приятно окрашивались в морские тона: пренебрежение моралью делало возможным обман наивных племен во имя золота для Империи, равнодушие вешало на рее неудачливых и глупых предателей, смутьянов-недоучек, презираемых им не из-за предательства, а потому, что в их деле, основанном на грабеже идущих мимо кораблей, предавать можно, но нельзя при этом проигрывать, нельзя, ни в коем случае нельзя самому болтаться на рее.
Появлялись и совсем восторженные исследователи. Загипнотизированные его богатством, они считали, что оно оправдывает все: ведь было время, когда все были равны, но выбился только он, значит, он заслуживает своей судьбы.
И это тоже было правдой, как и предположения других, настроенных менее дружелюбно. Все было правдой, и главной правды нигде не было.
Он сам не смог бы найти и описать тот момент, с которого все началось. Точнее, найти-то его он мог, но не видел никаких предпосылок для его возникновения. Это была чистая удача. И вопреки расхожему мнению известный человек не считал, что был по-настоящему достоин ее. Просто слепой рок ткнул в него пальцем и ласково погладил по голове.
Конечно, потом известный человек оказался достоин такой чести. Он не считал себя чересчур умным, но он не мог не видеть и не ценить таких собственных качеств, как трудолюбие, выдержка, умение взглянуть на вещи глобально. Как раз последнее качество вместе с нелюбовью умничать там, где не надо, он и считал наиважнейшим в своей карьере. Может, только этот глобальный взгляд и отличал его от других людей, которые тратили точно такие же усилия на свои мелкие дела, какие он тратил на очень крупные. Они боялись замахнуться на большее, оно пугало их, потому что они не понимали: все большее было таким же, как маленькое, только оно было большим. Известный человек это понимал. Его гигантский бизнес стоял на тех же законах, что и крохотный, но надо было иметь замечательную смелость, чтобы понять это. За эту смелость в себе он благодарил Бога. Но вокруг были тысячи таких же умных, сотни таких же трудолюбивых, десятки таких же смелых, как и он, но не добившихся успеха или даже погибших во имя его.
Говорили, что и у неудачников был свой миг, который мог все изменить и которым они не воспользовались. Это была, собственно, господствующая точка зрения.
Известный человек так не думал. Он знал: не каждого коснулась рука удачи. Многих рок ударил. Ударил так же слепо, как погладил его, и здесь не было никаких причин, никаких законов, и сияющая, непреодолимая мощь этой беспричинности завораживала известного человека, как других завораживало его богатство.
В последнее время он все больше думал о написании книги. Так сделали уже многие его коллеги, но все это было не то. Тема судьбы в их мемуарах никогда по-настоящему не звучала.
Этот дом поманил его, пообещал ему книгу, план которой уже сложился в его голове.
Он напишет о своем пиратском прошлом, о своем вполне заслуженном нынешнем счастье… Напишет и о своем будущем, о том, что он, простой парень с улицы, положил начало целому роду новой аристократии, и этот род, вместе с другими такими же, спасет наивную запутавшуюся страну, напоит настоящей энергией, даже если придется перед этим напоить ее слезами.
Он не станет унижать читателей описанием собственного превосходства. Пусть они, купившие эту книгу в тайной надежде на рецепт, прочитают правду: да, был труд, была смелость, была наглость, но еще была и удача. Пусть это и расстраивает, и обнадеживает их одновременно.
Он напишет свою книгу, сидя в старом кабинете старого поскрипывающего дома, кабинете, завешенном непонятными чертежами неизвестно чего — пусть себе висят! Он не тронет старых вещей, неизвестно кому принадлежавших. Он не новый русский, он — пират, и его дети будут лазить по лестницам старого дома, как по кораблю, потрепанному бурями. Дом станет воспитывать вкус у его детей, это будет как бы его дворянское гнездо, история, пусть и купленная за деньги, но кто об этом вспомнит лет через десять, когда дети повзрослеют и заведут своих детей?
Он будет посматривать на полки и уютно представлять среди книг прежнего хозяина свою.
И он напишет в этой книге, что никто, ни один человек на земле не может изменить того, что предначертано ему судьбой…
