— Кого? — не поняла я, потому что в голове
вертелись нестираные пеленки и детское питание.
Старуха же, ничего не отвечая, полезла под подушку и сразу
же вынула оттуда замшевый мешочек, заранее приготовленный.
Она вложила мешочек мне в руку и сжала ладонь, будто
захлопнув ловушку.
— Что это? — спросила я растерянно. —
Перстень ваш? Но мне неудобно.
— Очень даже удобно, — прервала меня баба Варя, —
я обязательно должна его подарить, а только с тобой мне было в последнее время
легко и весело… С тобой я вспоминала свою молодость, все хорошее, что было
тогда в жизни. Пусть этот перстень принесет тебе счастье…
Я была тогда в беспокойном состоянии молодой мамаши, когда
по десять раз подбегаешь к спящему младенцу и проверяешь, дышит ли, не
захлебнулся ли, поэтому мне совершенно некогда было думать о том, могу ли я
принять такой подарок и как к этому отнесутся мой муж и его драгоценная
семейка. Перстень мне с первого раза очень понравился, и я спокойно сунула его
в карман.
— Только этим не говори, — прошептала свистящим
шепотом старуха, указывая крючковатым пальцем на дверь и имея в виду свою
родню.
Я кивнула, не очень задумываясь над ее словами и не принимая
их всерьез. Я еще немного посидела у старухиного одра, а когда она забылась
тяжелым больным сном, тихонько встала и пошла к себе. Про перстень я вспомнила
только неделю спустя, когда старуха умерла.
* * *
"…Придя домой, я вынул оный камень и взялся за работу.
Камень сей я поместил так, будто бы два сказочных чудовища держат его в лапах.
Чудовищ тех я сделал подобными льву с головою единорога и с крыльями орла и
разместил их в окружении акантовых листьев и еще между этих листьев разместил я
несколько машкерок — одни сделал в виде звериных морд, другие в виде ангельских
ликов. И так хорошо пошла моя работа, что сам я поразился тому, как тонко
удалось мне ее исполнить и как много изобразить сумел я на столь малом перстне.
Должно быть, снизошла на меня благодать Господа нашего, поелику никогда не
доводилось мне делать столь тонкой и искусной работы. Закончив сей перстень, я
зажег свечу и в блеске ее повернул перстень тот разными сторонами, и показалось
мне, будто в черном камне облачка поплыли, как плывут в небе перед закатом, и
так мне полюбился тот перстень, что жаль стало отдавать его дочери старого
мессера Джироламо. Но тогда вознес я молитву Господу нашему, и он надоумил
меня, что только тот подарок — подарок в глазах Его, который до самых слез жаль
отдавать, а прочее не стоит и дарить. И вспомнил я доброту упомянутой барышни и
отца ее, мессера Джироламо, и пошел к ним с тем перстнем своим, завернув его в
малый лоскут черного бархата.
Войдя в покои оного мессера Джироламо и застав там его
самого и дочь его, я весьма любезно их приветствовал и сказал:
Поскольку от вас видел я невозможную ласку и приязнь,
позвольте мне поднести вам такую малую безделку, вовсе вас недостойную: но как
вещица эта вышла из моих рук, то и должна она передать вам всю мою к вам благодарность".
И с этими словами развернул я тот бархатный лоскут и открыл глазам их мой
перстень. И на это помянутый мессер Джироламо воскликнул, что не может
поверить, чтобы человеческая рука так тонко и прекрасно могла все это сделать,
и правда ли, что сам я сотворил сию вещь и не работа ли это великих древних
мастеров? На что отвечал я ему, чтобы он, как человек умелый и в искусствах
сведущий, взглянул бы вблизи на работу, из чего видно ему будет, что золото
недавно вышло из рук мастера. И мессер Джироламо вещь мою оглядел и воскликнул:
Да, мой Бенвенуто! Знал я, что ты искусен во многих тонкостях мастерства, но и
то поразил ты меня, ибо такой изумительной работы не приходилось мне еще
держать в руках".
А дочь его стояла вблизи, премило потупившись, и румянец
столь нежно играл на щеках ее, и она только лишь вздыхала, не говоря ни слова.
Когда же я обратился к ней и спросил, понравился ли ей подарок, то Франческа
воскликнула: Любезный мессер Бенвенуто! Поверить я не могу, чтобы человеческая
рука могла сотворить нечто подобное! Должно быть, даже Джакопо Ченчи не смог бы
ничего подобного сделать!"
А надо сказать, что тот Джакопо Ченчи был никчемный
мастеришко, долго у отца ее, мессера Джироламо, в подмастерьях прозябавший и
недавно только свою открывший мастерскую. И услышать от нее такие слова было
мне предосадно. Но поскольку оная Франческа была девушка премилая и дорогого
друга моего мессера Джироламо дочь, то я ничего на ту обиду не сказал, хотя в
сердце своем пребольно огорчился. Даже и сам мессер Джироламо слов дочери своей
не заметил и продолжал перстеньком моим радостно любоваться. И Франческа сию
работу мою в подарок приняла. Хотя и огорчивши меня своими словами…"
* * *
На следующий день меня вызвали к следователю к двум часам
дня. Минут сорок я провела у кабинета и к приходу следователя — сутулого
немолодого мужика с тусклыми глазами — совершенно озверела. Разговора у нас с
ним не получилось, то есть у него со мной, потому что я ему и двух слов сказать
не хотела. Но хамить не стала, просто отвечала односложно: «Не видела, не
знаю».
Тем не менее допрос занял часа полтора, потому что он очень
долго писал. Единственное, что мне удалось выяснить, — то, что личность
убитого рыжего типа они установили. Им оказался криминальный элемент.
В кармане у него не было никаких документов, это я помню по
вчерашнему дню, а была только связка отмычек, как сказал следователь. Поэтому
он перестал задавать мне дурацкий вопрос, не теряла ли я ключи. В кабинете было
душно, накурено и как-то серо.
Когда следователь наконец отпустил меня, я решила немного
прогуляться, потому что голова болела невыносимо.
Купив в ларьке у метро шоколадно-вафельный торт, я добрела
до дому и позвонила в дверь Тамариной квартиры. Теперь придется пить чай. Не
могу же я так просто уйти, не поблагодарив ее за то, что она полдня просидела с
Лешкой.
У Тамары были гости, вернее, одна гостья — ее племянница
Надежда. До этого я видела ее несколько раз на лестнице, она довольно часто
навещала свою одинокую тетку. Тамара Васильевна рассказывала, что работала Надежда
в НИИ, дела там сейчас идут неважно, зарплату дают неаккуратно, да и какая это
зарплата? Муж Надежды — человек, конечно, очень славный, но есть у него один
пунктик: ни за что не разрешает ей подрабатывать. И то верно: никакой
профессии, кроме инженерской, у нее нет, а в таком возрасте — под пятьдесят —
куда можно пойти, кроме как в ларек? А насчет ларька муж запретил Надежде даже
и думать. Дочь ее живет в Северодвинске, замужем там за моряком, поэтому у
самой Надежды денег мало, но зато свободного времени много, вот она и навещает
тетку, не дает скучать.
Сейчас они сидели на кухне и разговаривали, а Лешка в
комнате смотрел мультфильмы. От вида уютной кухни, стола, покрытого клетчатой
скатертью и синих с золотом парадных Тамариных чашек мне стало легче.
