Они обе встретили меня очень приветливо, усадили пить чай с
вишневым вареньем. Так что мой торт пришелся очень кстати. И я рассказала вдруг
и про вчерашнего хамского капитана Ваню, и про сегодняшнего следователя. Тамара
Васильевна посочувствовала мне и пошла в комнату смотреть свой любимый сериал.
А мы с Надеждой налили еще по чашечке ароматного чаю с мелиссой и уселись
поудобнее.
— Маша, а что вы сами-то об этом думаете? —
спросила она, внимательно глядя мне в глаза.
— Все это очень странно. Есть у меня в доме одна вещь,
которую можно украсть.
Вещь старинная… Но ее-то как раз и не взяли, хотя могли.
Если муж послал того рыжего, чтобы он ее забрал…
— Но ведь это очень рискованно, — перебила меня
Надежда, — не полный же дурак ваш бывший муж.
— Раз оказался подлецом, почему не может быть
дураком! — резко сказала я. — Про него теперь я во что хочешь поверю.
— Допустим, — осторожно сказала Надежда, —
допустим, что тот рыжий как-то связан с вашим мужем и перстнем. Вы уж меня,
Маша, извините, — пояснила она, — но ваш сын нам про перстень
рассказывал, бормотал, что такое интересное кольцо…
— Час от часу не легче! — простонала я. —
Одни неприятности с этим перстнем!
— Не беспокойтесь. Он ребенок, не понимает еще. Здесь в
доме он ни с кем не общается, а тетка моя не из болтливых, вы же знаете. Так
вот, я продолжаю. Если рыжий влез к вам за перстнем, то кто же был тот второй
человек, который был у вас до него? Что он искал и почему не взял перстень?
— Он вообще ничего не взял, — пробормотала
я, — у меня абсолютно ничего не пропало. Его спугнули, что ли?
— Его спугнул этот рыжий, с наколкой.
Но до этого он успел обшарить вашу квартиру, причем искал,
как вы говорите, что-то бумажное, если рылся в книгах, старых газетах и
открытках. И это что-то для него очень важно, раз он решился ради этого
человека убить. Не было никакой драки, а было хладнокровное убийство.
— Почему вы так решили? — недоверчиво спросила я.
— Как вы говорите, убитый лежал?
Я встала и показала ей, ведь наши с Тамарой квартиры были
одинаковыми.
— Вот видите, убийца услышал, что кто-то открывает
дверь. Спрятался вот тут, за углом, а потом сразу нанес удар вошедшему
человеку. Вы же сами говорили, что в прихожей никакого беспорядка, все как
было.
А если бы в таком маленьком помещении дрались двое здоровых
мужчин, как бы выглядела ваша прихожая?
— Пожалуй, вы правы, — неохотно признала я, —
но тогда, значит, мне повезло.
Потому что если бы не рыжий, то я бы вошла в квартиру и
получила бы удар ножом.
— Думаю, вас бы он увидел в окно, — успокоила меня
Надежда, — а рыжего он не знал, вот и пропустил.
Я перевела дух и рассказала ей про ключи.
— Понимаете, четыре ключа, а у меня на связке всего
три, четвертый я выбросила за ненадобностью. И у бывшего мужа тоже было три.
— Очень интересно! — оживилась Надежда. — А
вы раньше не давали ключи соседям или родственникам?
— В том-то и дело! У мамы ключей от моей квартиры нет,
а у свекрови они были.
Висели на гвоздике в прихожей возле счетчика. Но я на них
думать не могу. Свекровь пожилая, муж у нее сейчас вообще на улицу не выходит.
Живут они в старой квартире на улице Марата очень уединенно, к ним редко кто
заходит.
— Раз ключи на гвоздике висели, кто угодно мог зайти и
копию сделать! — упрямо сказала Надежда.
— Но зачем? Зачем кому-то мои ключи?
— Вы уверены, что ничего не пропало?
— Абсолютно, — твердо ответила я. — Ну ладно,
нам уже пора.
— Машенька, — в кухню вошла Тамара
Васильевна, — все собираюсь тебе отдать.
Спасибо большое, узор я сняла. — Она протянула мне
альбом с красивой вышивкой на обложке, увидев которую, Надежда сделала стойку.
— Какая работа! Кто же это вышивал?
— Родственница моего бывшего мужа, старушка славная.
Умерла несколько лет назад. Я взяла этот альбом на память.
— А можно мне посмотреть? — Надежда протянула руку
к альбому. — Обожаю старые фотографии, на них все такое красивое…
Я подсела к ней и раскрыла альбом.
— Вот она сама, баба Варя, в молодости — просто
красавица!
— Да, очень хорошенькая… А это что за костюм —
маскарадный, что ли?
— Она ведь была цирковой актрисой — знаете, велосипеды
есть такие одноколесные, и еще по канату, кажется, ходила… Так странно было
видеть ее глубокой старухой…
— Очень интересно. А это кто?
— Это — известный укротитель тигров Кульчинский. В то
время известный. Сейчас его уже никто не помнит. Она говорила, что у них был
роман.
— Ну надо же… — Надежда перевернула страницу. — А
это кто?
— Да я и не помню. Кажется, фокусник, и вот она с ним
рядом, смотрите, какая шляпка смешная! И на этой странице тоже она, в цирке, за
кулисами.
Везде были фотографии бабы Вари, от страницы к странице она
старела. Рядом с ней были разные мужчины, как правило — довольно интересные,
многие — явно цирковые артисты. Фотографии подходили к концу, альбом был заполнен
только наполовину. Характер их постепенно менялся: если на первых страницах
были расположены красивые, чуть коричневатые, изящно отретушированные снимки на
плотных матовых карточках, то дальнейшие фото становились все более
невыразительными и простыми.
Но все фотографии объединяли две черты: во-первых, все они
были достаточно старыми — самой новой из них было не меньше тридцати лет, и,
во-вторых, на всех этих фотографиях люди позировали. Они знали, что их
фотографируют, готовились к снимку заранее, старались выглядеть лучше и
интереснее. Но в самом конце нам попалась карточка, которая сразу выбилась из
общего ряда.
Я задержалась на этом снимке и, покосившись на Надежду,
увидела, что она тоже пристально его рассматривает. На этом снимке была
женщина, но она не позировала. Нет уж, что-что, а она точно не позировала.
Женщина на фотографии кричала, лицо ее было искажено ужасом.
— А это кто? — изумилась Надежда, но я пожала
плечами.
— Понятия не имею. Мне кажется, что эту фотографию я
никогда раньше не видела. Она настолько непохожа на все остальные, что я бы ее
обязательно запомнила.
Когда баба Варя показывала мне этот альбом, этого снимка не
было.
— Начать с того, что она цветная, — вставила
Надежда, — а все остальные сделаны в такие времена, когда цветной фотографии
не было и в помине. Судя по костюмам, — Надежда смотрела на фотографию с
все большим интересом, — в этом альбоме нет ничего, относящегося не только
к девяностым, но и к восьмидесятым годам. Пожалуй, даже к семидесятым. Самое
позднее, что я здесь вижу, если не ошибаюсь, конечно, — это конец
шестидесятых. Очевидно, баба Варя с тех пор перестала фотографироваться: ей
стало грустно смотреть на свое стареющее лицо. А эта фотография выбивается из
всех остальных. Тем более вы говорите, что никогда не видели ее прежде.
