Все ящики комода были выдвинуты, и среди кучи старых
Лешкиных штанишек и рубашек, которые я помаленьку извожу на тряпки, валялся его
шерстяной носок, в который я прятала вещь. И что бы вы думали? Носок оказался
пустой, но вещь лежала тут же, на виду, никуда не делась.
Все деньги, которые у меня на данный момент были, я носила с
собой в кошельке.
В секретере лежали паспорт и Лешкино свидетельство о
рождении, а также абсолютно ненужное мне теперь свидетельство о браке.
Но вот остальные вещи в секретере все были перевернуты.
Откровенно говоря, лежало там у меня всякое барахло: старые фотографии, Лешкины
рисунки, его поздравительные открытки, которые он сам разрисовывал мне к
Восьмому марта, — и вот все это было разбросано по комнате. Нижнее
отделение секретера, где хранились Лешкины книжки, тоже все было выворочено.
Книжный шкаф в проходной комнате носил явственные следы погрома, как это я
сразу не заметила.
Больше того, две коробки из кладовки тоже были вынуты и
раскрыты, а ведь в них хранились только зимняя обувь и мои старые коньки. Пока
я в недоумении стояла над всем этим безобразием и пожимала плечами, раздался
звонок в дверь.
— Милиция! — зычно крикнули с лестницы. —
Открывайте! — Как будто не слышали, что я и так уже открываю.
Вошли двое: один молодой, здоровый, толстый даже, рожа
красная — кирпича просит. Второй постарше, похудее, но тоже противный. Пахло от
него кислым запахом дешевых сигарет. Этим запахом пропиталось у него все:
одежда, волосы, даже лицо было какого-то табачного цвета.
— Ну, — спросил мордатый, не
поздоровавшись, — что тут у тебя?
Я молча посторонилась. Они прошли в прихожую, тот, что
постарше, протиснулся мимо трупа, присел на корточки и заглянул в лицо. Потом
он поморщился, подхватил труп под мышки и постарался перевернуть.
Вот оно что! Раны на левом боку я не разглядела, но сквозь
распахнувшуюся куртку было видно, что слева рубашка вся красная от крови.
Темное пятно было и на коврике в прихожей.
— Ножом тут орудовали, — спокойно сказал мент, а
мордатый повернулся ко мне и гаркнул:
— А ну говори, за что хахаля прирезала!
От неожиданности я вздрогнула и отшатнулась, а он вдруг
попер на меня, как асфальтовый каток, выплевывая вопросы:
— С чего поругались? Куда нож выбросила? Когда все
случилось?
Я молчала и только пятилась. Так мы прошли всю проходную
комнату и оказались в маленькой. Он все наступал на меня, и наконец я уперлась
спиной в стену. Все, дальше отступать было некуда. Он продолжал орать, а я
постаралась собраться с мыслями. Его вопли не вызвали у меня ничего, кроме
лютой злобы — я уже говорила, что на крик реагирую неадекватно. Ответными
криками мне его не взять, глотка-то у него покрепче будет. Хорошо бы его
чем-нибудь стукнуть, но нельзя — милиция все-таки.
А кстати…
— Вы забыли, — вклинилась я в монолог мордатого.
— Чего? — недоуменно воззрился он на меня.
— Вы забыли предъявить документы.
Вы же из милиции, — пояснила я, — вот и предъявите
документы.
— Ах ты!.. — Мордатый выругался матом.
— Иван! — послышалось из прихожей. — Полегче…
— Из чего я сделала вывод, что прокуренный является в их маленькой группе
старшим.
Мордатый сунул мне под нос красную книжечку.
— Федоров Иван Андреич, — прочитала я. — Вам
первопечашик не родственник?
— Вот что, Михалыч, — обратился мордатый к своему
коллеге, — мне это надоело, давай протокол составлять.
— Давай! — покладисто согласилась прихожая.
— Значит, так. После совместного распития спиртных
напитков, — начал мордатый мерзким голосом.
— Где вы тут видите спиртные напитки? — удивилась
я.
— А ты бутылки выкинула, — не растерялся мордатый.
— А запах выветрила? — ехидно спросила я.
Хоть я и не люблю детективы, но все же краем глаза по
телевизору видела, что если в деле присутствует труп, то обязательно должен
быть врач. Не знаю, кто были эти два козла, но уж точно не врачи. И потом, я
определенно знаю, что они должны снять с меня официальные показания. У них там
такая бюрократия, Тамару Васильевну после случая с украденной пенсией три раза
вызывали. А эти у меня даже паспорта не спросили. Стало быть, это они нарочно
пугают, думают, что я сразу со страху им признаюсь, что угробила того мужика.
Не на ту напали!
Тот, что постарше, поморщился, посмотрел на часы и
решительно поднялся.
— Пройдемте на кухню, — обратился он ко
мне, — я сниму с вас официальные показания. А ты, Ваня, пока в комнатах
все осмотри.
Пока он списывал данные с моего паспорта, я молчала.
— Одна здесь живете?
— С сыном. Он сейчас внизу, у соседки.
Прокуренный посмотрел на меня чуть помягче.
— Этот, на полу, — кто ж такой?
— А я знаю? — удивилась я. — Я же говорила
дежурному: прихожу с рынка, открываю дверь, а он лежит мертвый.
— И никогда его раньше не видели? — недоверчиво
спросил Михалыч.
— Никогда, — твердо ответила я.
— Так, и зачем же он сюда залез? Ключи вы не теряли?
— Нет.
— А еще у кого ключи есть?
— У мужа бывшего, но он тоже не терял. — По
некоторым причинам я пока не хотела впутывать в это дело своего бывшего мужа.
— Вообще-то у вас такие замки, что пальцем открыть
можно, — гнул свое прокуренный мент.
— У меня красть нечего! — отвернулась я.
— Кстати, вы проверили, ничего не пропало?
— Михалыч, — это вошел мордатый, — что ты с
ней возишься. Ясно же: они поругались, она сама его и убила, а теперь нам лапшу
на уши вешает.
— Ну, Ваня, — терпеливо возразил Михалыч, —
ну ты сам посуди, удар ножом справа вверх, типичный сильный удар, так на зоне
бьют. Ты на нее-то посмотри — в чем душа держится! Ну, допустим, я верю, что в
злобе, в аффекте, так сказать.., но откуда она знает, как на зоне бьют?
Но мордатому Ване уж очень не хотелось расставаться со своей
версией, он жаждал поскорее добиться от меня чистосердечного признания и
закрыть дело.
— И потом, куда нож делся? — рассуждал
Михалыч. — Здесь, в квартире, она его спрятала? Так ищи. Или в окно
выбросила, потому что на помойку она сбегать бы не успела. Вон, бабули на
солнышке сидят, мимо них не пройдешь.
— Они подтвердят, что видели, когда она домой шла?
— Конечно подтвердят, — вмешалась я. — Я с
ними поздоровалась и сказала, сколько на рынке сахарный песок стоит.
