— Надежда Николаевна, отдайте, отдайте им все!
Надежда оглянулась на незваных гостей и сказала:
— Я так понимаю, что перед нами супруги Гусевы?
Пожилой компаньон Ларисы нервно усмехнулся и сказал:
— Я смотрю, вы, дамы, поразительно хорошо информированы.
Интересно, какие у вас источники?
Я взглянула на него повнимательнее.
Ах, вот это кто! Тот самый кактусовод! А я сразу не
сообразила. Муж Ларисы Гусаровой! Безобидный кактусовод, слегка с приветом, как
все кактусоводы, утверждала Надежда, а этот с пистолетом в руке и ласковой
безжалостной улыбкой…
— Бумаги! — рявкнул Гусев и протянул Руку.
Надежда вздохнула и отдала ему папку.
Лариса подскочила и начала жадно просматривать документы. С
Надеждой творилось в это время нечто странное. Она посматривала на часы. А сама
потихоньку, пользуясь, что Гусев переводил взгляд с меня на Сашу, двигалась к
двери в коридор.
— Ну что? — нетерпеливо спросил Гусев.
— Все в порядке, то, что мне нужно. — Лариса
облегченно вздохнула.
Показалось мне или нет, что Гусев, при слове «мне», которое
Лариса необдуманно произнесла вместо слова «нам», слегка поморщился?
— Переходим ко второму вопросу, — начала Надежда
поспешно. — Вы получили свое, так что извольте отдать ребенка или отвезти
нас туда, где он находится.
— Так сразу и разбежались! — грубо ответила
Лариса. — Молчать и сидеть тихо, а то перестреляю всех.
— У вашей жены, очевидно, сильно расшатаны
нервы, — обратилась Надежда к Гусеву. — Даже удивительно, казалось
бы, Испания — такая спокойная страна. Что, так построите нас всех в ряд и
будете расстреливать? А мы, значит, как бараны, спокойно пойдем на бойню.
— Стены в квартире толстые, никто не услышит, —
издевалась Лариса.
— Стены толстые, старый фонд, — согласилась
Надежда, — но вот тут, где стою я, как раз стена тоненькая, простая
деревянная перегородка между квартирами.
— Точно, — поддакнул Александр, — квартиру
делили пополам после революции, там даже дверь в стене была, ее заделывали.
— И живет там старушка, очень сообразительная, —
продолжала Надежда. — Сейчас она слушает у стенки. А потом пойдет смотреть
в глазок. И если вы появитесь только вдвоем, бабуля сразу же позвонит с
милицию. Она не будет бегать по лестнице, ломиться сюда, чтобы выяснить, что же
с нами случилось. Ей даны четкие инструкции: если мы не выходим из квартиры в
течение десяти минут — звонить в милицию.
— Кто — тетя Пава? — оживился Александр. — Не
сомневайтесь, она человек решительный. Она раньше пожарным диспетчером
работала.
— Пять минут уже прошло, — продолжала Надежда,
взглянув на часы, — валяйте, попробуйте управиться за пять минут, вряд ли
это у вас получится. Все же вы непрофессионалы, это же надо уметь — людей-то
убивать. А вы со своими умельцами связаться не можете, вон, как мобильничек-то крутите,
накладочка, видно, вышла.
— Точно, — подал голос Саша.
— А ты говорила «фикус», — прошептала
Надежда, — а он вон как соображает.
— Очухался, — пробурчала я.
— Что вы такое говорите? — Гусев сделал удивленные
глаза. — Лариса, не надо нервничать, сейчас мы, как и собирались, отвезем
Машу к ее сыну на завод, — он подчеркнул последнее слово, — и
остальные поедут с нами, в целях общей безопасности.
А вот когда мы восстановим семью, — он улыбнулся,
взглянув на меня, — тогда мы отпустим всех вас, куда хотите.
Я ни на грош не верила старому лицемеру. Особенно испугало
меня то, как он сказал «на завод», и как при этом выразительно взглянул в глаза
Ларисе…
Но мы ничего не могли поделать — у них Лешка. А вот когда я
получу сына, я разорву этих мерзавцев собственными руками.
Надежда все смотрела на часы. На лице у нее читалось
ожидание, постепенно переходящее в недоумение.
* * *
Шаман никому, кроме самых доверенных помощников, не давал
номер своего мобильного телефона, поэтому, когда телефон зазвонил и он не узнал
голос, то хотел было сразу же отключиться. Человек произнес торопливо:
— Муж и жена Гусевы. Шкиперская протока. Завод
«Двигатель».
И все, в трубке послышались короткие гудки. Шаману это очень
не понравилось, уж больно смахивало на ловушку. Но, во-первых, номер мобильника
знали всего несколько человек, и не стоило тратить время, чтобы выяснить, кто
же это звонил.
Шаман подумал, что, возможно, его информатор очень торопился
и говорил полушепотом, поэтому он и не узнал голос. Шаман не был бы тем, кем
он, был — тем, кого боялся и уважал весь криминальный Питер, тем, против кого
бесполезны любые замки, любые охранные системы, — если бы не умел
принимать вызов. Шаман решил рискнуть.
Он сделал несколько звонков, отдал необходимые распоряжения
и поехал на Васильевский остров.
* * *
Машина обогнула просторный водоем, проехала по небольшому
мосту и остановилась на узкой зеленой улице. Гусев открыл дверцу и попросил нас
выйти. Его просьба, при всей своей елейности, напоминала приказ.
Я вышла из машины и огляделась.
В этом месте раньше я никогда не была.
Мы оказались словно в каком-то захолустье: улица
превратилась в глинистый проселок, по обочинам поросший сорняками, со всех
сторон виднелись протоки и каналы с песочными немощеными берегами. Невдалеке
угадывался залив. Трудно было поверить, что в нескольких минутах езды
расположены шумные, многолюдные улицы Васильевского острова.
Гусев повел нас к мрачному трехэтажному кирпичному зданию —
унылому памятнику советской промышленной архитектуры.
Подойдя к большим железным воротам, он достал из кармана
что-то вроде пульта управления телевизором, нажал кнопку, и ворота постепенно
разъехались, пропустив нас внутрь. Там все вполне соответствовало внешнему
облику здания — большое пустое помещение с бетонным полом и тусклым освещением.
Гусев снова нажал какие-то кнопки на своем пульте, и выкрашенная унылой
грязно-зеленой краской стена прямо перед нами пришла в движение, она отъехала в
сторону, открыв хромированную дверь современного лифта. В лифте уже наблюдался
некоторый контраст с внешним видом здания: кабина лифта, достаточно просторная
для пятерых, была отделана дубовыми панелями и зеркалами, на полу лежал
пушистый бежевый ковер. Лифт пришел в движение, и через несколько секунд его
двери снова открылись. Мы оказались в коридоре, весь пол которого был устлан
таким же бежевым ковром, на стенах мягко светили матовые плафоны. Мы шли молча.
Я с замиранием сердца ожидала, когда же увижу Лешку, Саша хмурился и кусал
губы, а Надеждиного лица я не видела. Гусев открыл дверь в конце коридора, и мы,
я по крайней мере, ослепли: после полутемного коридора мы очутились в залитой
ярким светом оранжерее.
