Должна же я его отблагодарить!
Мы побежали по коридору, причем Саша отставал, потому что у
него сильно текла кровь, и он слабел на глазах. Позади нас послышались
посторонний шум и скрежет.
Я подхватила Сашу под здоровую руку, так дело пошло быстрее.
К счастью, лифт мне удалось запустить нажатием очередной кнопки на пульте. Мы
пробрались тем же путем, что и пришли, выскочили на пустынную улицу и увидели
направлявшуюся прямо в нашу сторону машину «скорой помощи».
— Это же надо, как повезло! — крикнула я.
— Ну-ну, — хмыкнула Надежда.
Машина остановилась, оттуда выскочил врач, сказал, что у них
в машине больной, но что если срочно, то они прихватят нашего тоже, но только
одного, потому что места нет. Увидев кровь, он понял, что срочно, и больше
вопросов не задавал.
«Скорая» уехала, а мы с Надеждой прошли до пересечения
Шкиперского с Наличной улицей и поймали там частника.
Как мы доехали домой, я не помню. Но когда поднимались по
лестнице, из квартиры Тамары Васильевны выскочил Лешка и повис у меня на шее.
Вот тут я заревела в голос. Надежда затащила меня к нам на пятый этаж буквально
волоком. Я все плакала и ощупывала Лешку.
— Маленький мой, что они тебе сделали?
— Что ты, мама, это бабушке стало плохо, но ей уже
лучше, я сам звонил дедушке и все узнал.
— Кто его привез? — обратилась я к Тамаре
Васильевне.
— Мужчина, такой немолодой, но бодрый, вежливый очень,
приличного вида. Извините, говорит, побудьте пока с мальчиком, Маша скоро
придет.
— А как он выглядел?
— Я же говорю: очень прилично, одет хорошо, а глаза
такие…
— Разные! — хором сказали мы с Надеждой.
— Верно: то смотришь — зеленые, а то вдруг — голубые.
Я хотела было расспросить Лешку подробнее, но Надежда
махнула рукой — зачем? Ребенок со мной, все в порядке, даже свекровь, наверное,
уже дома. Тут на меня напало беспокойство за Сашу.
— Как же так, мы уехали и даже не знаем, куда его
повезли, — сокрушалась я.
— Думаю, о нем позаботятся, — ответила Надежда.
— Тот самый человек с разными глазами? Но кто же он,
кто этот таинственный незнакомец?
Надежда вышла в коридор и вернулась с книгой, которую она вытащила
из сумки.
— Ты будешь смеяться, но ничего кроме одной мысли в
голову не приходит. Смотри.
Книга была небольшая, в кожаном переплете с золотым обрезом.
— «Воспоминания Бенвенуто Челлини, записанные им
самим», — прочла я заглавие вслух. — Это же надо! Кажется, тетя Варя
в свое время говорила что-то такое про Челлини, якобы перстень был его работы,
только она в это не верила.
— Вот, понимаешь, всю историю про перстень, не называя
имен, я в свое время рассказала мужу. Не хмурься, рассказала, как занимательный
анекдот. А он у меня человек очень настойчивый и образованный.
Не поленился, достал эту книгу и заново ее перечитал, потому
что после моего рассказа возникли у него кое-какие воспоминания.
Вот, читай сама.
И я прочитала вслух:
— "…Отъехав немалое уже расстояние от Флоренции и
не опасаясь более, что оные бешеные учинят за мной погоню, ехал я неспешно к
Риму, обдумывая, каких вещей смогу я сделать там для Его Святейшества, И тут по
дороге нагнал я конные носилки, сопровождаемые несколькими слугами, не иначе
как кортеж знатной дамы. Только лишь с оными носилками поравнялся я, как один
из слуг ко мне подъехал и, вежливо приветствуя, спросил:
— Не вы ли будете достославный мессер Бенвенуто
Челлини?
Я не возражал ему, и тогда слуга этот славный сказал, что госпожа
его хочет поговорить со мной. Подъехал я к тем носилкам, и занавеска
приподнялась, и увидел я в носилках несчастную Франческу, дочь мессера
Джироламо. Франческа оная вид имела знатной и богатой дамы, но очень была
бледна, и лишь яркие пятна на щеках ее говорили о крайне прискорбном
нездоровье.
— Здравствуй, добрый мой Бенвенуто! — вымолвила
оная Франческа. — Давно ли видел ты бедного моего отца? В добром ли он
здравии?
На те слова я учтиво ей поклонился и ответил, что батюшка ее
вполне здоров, хотя и преисполнен обиды на неблагодарную дочь свою и скорби о
ее судьбе. После таких моих слов Франческа горько зарыдала, после же отерла
слезы и вымолвила, что раскаивается в недобром своем поступке и едет сейчас к
Его Святейшеству в Рим, дабы покаяться в грехах своих и замолить их перед
скорой своей смертью, ибо тяжко больна и не чает прожить более месяца. Я
предложил себя в спутники бедной Франческе. Так ехали мы некоторое время, и уже
перед самым Римом Франческа подозвала меня к носилкам и сказала, что ночью
привиделся ей сон, и будто бы в том сне некий знатный иностранец явился ей и
указал на перстень, мною ей подаренный. И поразмыслив, поняла помянутая
Франческа, что надобно ей перстень сейчас в руки мои обратно отдать, ибо таков
был смысл ее сна, а жить ей осталось недолго.
Я учтиво ей поклонился и ответил, что если такова ее воля,
то не смею я противиться, и принял перстень из рук ее. Как добрались мы
благополучно до Рима, то принял меня там Его Святейшество ласково и осыпал
своими милостями, оную же Франческу не случилось мне больше видеть.
Несколько погодя шел я близ замка Святого Ангела, и вдруг
выбежали откуда-то пятеро головорезов и приступили со своими шпагами и
кинжалами, имея намерение непременно лишить меня жизни. Не знаю уж, кто из
врагов моих нанял тех людей, а врагов тех нажил я немало. Помянутые головорезы
теснили меня и окружали, и я, хоть бился, как лев, почувствовал, что смерть моя
близка. Как вдруг появился некий доблестный кавалер и начал врагам моим
наносить могучие удары. Я воспрянул духом, и вдвоем погнали мы убийц к мосту
через Тибр, и они, почувствовав, что сила на нашей стороне, трусливо скрылись.
Я же подошел к своему спасителю и поклонился и благодарил его сердечно.
Присмотревшись же к нему, увидел я, что это старый мой знакомый, иностранный
граф, что подарил мне во Флоренции камень для перстня, который задумал я в то
время. Несказанно обрадовавшись, я графа того снова и пуще прежнего
поблагодарил и, рассказав, какая с тем камнем приключилась история, достал
перстень и графу его показал. Граф стал перстень мой разглядывать, не скрывая
восторга перед тонкой и искусной работой моей. Глаза его сияли от восхищения, и
заметил я случайно, что глаза у графа оного как бы случайно цвет свой иногда
меняют: только что были они голубыми, а стали вдруг зелеными, как камень
смарагд.
Видя непритворный графа того восторг и зная, какую услугу он
оказал мне, спасая от тех головорезов, не удержался я и молвил:
Коли, мессер граф, так нравится вам ничтожная работа моя,
позвольте этот перстенек подарить вам в знак нашей дружбы". И сказавши
это, я тут же о словах своих пожалел, ибо самому мне перстень тот страсть как
нравился, но сказанное слово — что выпущенная стрела, в колчан не воротится. И
я протянул графу тот перстень и сердечно просил принять его. Граф же меня от
всего сердца поблагодарил и просил помнить его и считать вечным своим другом.
Так мы и расстались, и более встретить того графа мне в жизни не
довелось…"
