Минуточку! У кого там близится день рождения? – спросил он
себя, пытаясь вызвать в памяти школьные реестры. У одного из этих чудовищ? Вот
это шанс так шанс. Я их убью добротой, изменю себя до неузнаваемости,
переоденусь домашним псом, а вредного кота спрячу внутри!
Им-то невдомек, чем я их прошибу.
Глава 29
Погода в тот день стояла такая, что все двери с самого утра
были нараспашку, а оконные рамы подняты. Сидеть в четырех стенах стало
невыносимо, вот люди и высыпали на воздух: никто не хотел помирать, все хотели
жить вечно. Настоящая весна, а не «прощай, лето», райские кущи, а не Иллинойс.
Ночью прошел ливень, напоивший жару, а утром, когда тучи поспешили прочь,
каждое дерево в каждом саду проливало, чуть тронь, свой отдельный дождик.
Квотермейн выбрался из постели и с грохотом колесил по дому,
крутя колеса руками, пока снова не обнаружил на губах эту диковинную штуку –
улыбку.
Пинком здоровой ноги он распахнул кухонную дверь и, сверкая
глазами, с прилипшей к тонким губам улыбкой въехал во владения прислуги, а там:
О, этот торт!
– Доброе утро, мистер Кел, – сказала кухарка.
На кухонном столе альпийской вершиной громоздился торт. К
утренним ароматам примешивались запахи чистого горного снега, кремовых розочек
и цукатных бутонов, а еще нежных, как цветочные лепестки, свечей и
полупрозрачной глазури. Торт красовался, будто далекий холм в пророческом сне –
белый, точно лунные облака, выпеченный в форме прожитых лет, утыканный
свечками, – хоть сейчас зажигай да задувай.
– Вышло на славу, – прошептал Квотермейн. – Бог свидетель:
то, что надо. Несите в овраг. Да поживее.
Экономка на пару с садовником подняли белоснежную гору.
Кухарка бросилась вперед, отворяя двери.
Они прошествовали за порог, сошли с крыльца и пересекли сад.
«Кого оставит равнодушным такая вкуснотища, такая мечта?» –
вопрошал про себя Квотермейн.
– Осторожней!
Экономка поскользнулась на росистой траве.
– Нет, ради бога, только не это!
Когда он решился открыть глаза, порядок следования был уже
восстановлен; обливаясь потом, прислуга спускалась по склону в зеленый овраг –
туда, где у зеркального ручья, в прохладной тени раскидистых деревьев стоял
именинный стол.
– Благодарю, – прошептал Квотермейн, а потом добавил: –
Всевышнего.
Внизу, в овраге, торт водрузили на стол, чтобы он до поры до
времени белел, и светился, и поражал своим совершенством.
Глава 30
– Вот так, – сказала мать, поправляя ему галстук.
– Кому это нужно – к девчонке на день рожденья тащиться, –
бурчал Дуглас. – Тоска зеленая.
– Если сам Квотермейн не поленился заказать торт для
Лисабелл, то и ты не сочти за труд ее поздравить. Он даже разослал приглашения.
Прояви элементарную вежливость – больше ничего не требуется.
– Что ты копаешься, Дуг, шевелись! – крикнул Том,
заждавшийся на крыльце.
– На пожар, что ли? Иду, иду.
Стукнула дверь, затянутая москитной сеткой, и вот он уже
выскочил на улицу, и они с Томом двинулись вперед сквозь дневную свежесть.
– Кайф! – мечтательно шептал Том. – Обожрусь сейчас!
– Нутром чую какой-то подвох, – выговорил Дуглас. – Почему
Квотермейн не стал гнать волну? С чего это он вдруг подобрел, улыбочки
расточает?
– Никогда в жизни, – сказал Том, – не считал подвохом кусок
торта и порцию мороженого.
У одного из соседских домов им встретился Чарли, который с
похоронным видом зашагал с ними в ногу.
– Этот галстук меня уже доконал, – проворчал он, не нарушая
торжественную шеренгу.
Очень скоро к ним присоединился Уилл, а потом и все прочие.
– После дня рожденья айда купаться! Может, другого случая не
будет – вода уже холодная. Лето кончилось.
Дуг спросил:
– Неужели я один заподозрил неладное? Прикиньте: зачем
старик Квотермейн устраивает праздник ради какой-то Лисабелл? Зачем пригласил
нас? Не к добру это, парни.
Чарли потеребил галстук и сказал:
– Неохота говорить, Дуг, но, кажись, от нашей войны скоро
останется один пшик. Вроде как теперь смысла нет с ними сражаться.
– Не знаю, Чарли. Концы с концами не сходятся.
У оврага они остановились.
– Пришли, – сказал Дуглас. – Теперь не зевайте. По моему
приказу будьте готовы рассредоточиться и скрыться. Вперед, парни. Я задержусь.
У меня возник стратегический план.
Бойцы нехотя двинулись под откос. Первую сотню футов
преодолели походным шагом, потом заскользили, а под конец с гиканьем понеслись
вниз прыжками и скачками. На дне оврага, у столов, они сбились в кучку и
заметили, как вдалеке белыми пташками тут и там порхают по склону девочки,
которые вскоре тоже сбились в кружок; под конец явился и сам Келвин Си
Квотермейн – он катил по тропе в инвалидной коляске, издавая оглушительные,
радостные вопли.
– Охренеть! – пробормотал, застыв в одиночестве, Дуглас. –
То есть обалдеть!
Ребята толкали друг дружку локтями и покатывались со смеху.
Издалека они напоминали игрушечные фигурки в живописных декорациях. Дуглас
кривился, когда до его слуха долетал хохот.
А потом за детскими спинами, на отдельном столе, покрытом
белой скатертью, во всей красе открылся именинный торт. Дуглас вытаращил глаза.
Великолепное многоярусное сооружение возвышалось, точно
снеговик, и поблескивало в лучах солнца.
– Дуг! Эй, Дуг! – донеслось из оврага.
Но он ничего не слышал.
Торт, изумительный белый торт, чудом уцелевший
снежно-прохладный торос стародавней зимы на исходе лета. Торт,
умопомрачительный белый торт, иней, ледяные узоры и снежинки, яблоневый цвет и
свежие лилии. И смешливые голоса, и хохот, взметнувшийся на край оврага, где в
стороне от всех одиноко стоял Дуглас, и оклики:
– Дуг, иди сюда, ну давай, спускайся. Эй, Дуг, иди сюда, ну
давай!
От инея и снега слепило глаза. Ноги сами понесли его в
овраг, и он не отдавал себе отчета, что его притягивает это белое видение и
никакая сила не способна остановить его ноги или отвлечь взгляд; все мысли о
боевых операциях и переброске армии улетучились из головы. Вначале скользя,
потом вприпрыжку, а дальше бегом, быстрее и быстрее; поравнявшись с вековым
деревом, он ухватился за ствол, чтобы отдышаться. И вроде как со стороны
услышал свой шепот: «Привет».
