— Лайам, поверь мне. Я никогда не причинила бы тебе зла.
— Я еду домой.
— Понимаю. Я сейчас соберу вещи.
— Один. Она застыла.
— Хорошо. Езжай. Я говорила тебе, что наши отношения долго не продлятся, но не думала, что твоих клятв хватит всего на несколько часов.
Она зашла в ванную и закрыла за собой дверь.
Когда Обри звонила в квартиру своего отца, в душе у нее была такая буря, что она вряд ли сама могла описать, что чувствует.
Дверь не открывалась, и она начала барабанить в нее кулаками. Она знала, что он дома. Швейцар сказал ей. Наконец дверь открылась и на пороге появился ее отец в нижнем белье. Она и не знала, что он так рано ложится спать — на часах было только девять.
— Обри, я думал, ты в Калифорнии.
— Я к тебе прямо из аэропорта.
Она оттолкнула его и влетела в квартиру. На столе были остатки ужина. Два бокала. Две тарелки. Он был не один. Обри, конечно, предполагала, что у него есть женщины, но ни разу не получала этому подтверждения. Злая насмешка судьбы: у него появился кто-то именно теперь, когда она осталась одна.
Если бы Обри не была так рассержена и не допускала в глубине души, что обвинения Лайама могут быть справедливы, то предпочла бы извиниться и поговорить с отцом на следующий день. Но она репетировала этот разговор всю дорогу домой и теперь уже не могла остановиться.
Лайам сказал неправду. Это должно быть неправдой. Она хочет убедиться в этом и… И что? Лайам не доверяет ей. Разве этого не достаточно? Любовь не может быть без доверия. Но она должна знать, были ли у Лайама основания в ней сомневаться, или он только искал повод поставить точку.
— Обри, ты не вовремя.
— Ты нанял кого-то залезть в ноутбук Лайама Эллиота и украсть его файлы?
В глазах Мэтью мелькнуло какое-то странное выражение, но оно исчезло прежде, чем Обри успела его понять.
— Сейчас поздно. Я не один. Мы поговорим об этом завт…
Его уклончивость напугала ее.
— Ты это сделал?
Он скрестил руки на груди и посмотрел ей в глаза самоуверенным взглядом, который она так хорошо знала. И знала, что он означает. Обри застонала.
— Нет!
— Я просил тебя добыть информацию. Ты этого не сделала. Доклад, который ты подготовила, был нам полезен, но этого недостаточно…
— Я же уничтожила свой доклад!
— Все файлы автоматически копируются. Ты это знала. И ты должна была отдать доклад мне. Это твоя работа.
Ее работа — предавать людей, которые ей доверяли?
Комок встал у нее в горле. Гнев, боль, обида и чувство вины разрывали ее.
— Как ты мог?
— Это бизнес, Обри.
— Это моя жизнь! Это человек, которого я люблю.
И только сейчас она поняла, что это правда. Не увлечение, не страсть. Простое увлечение не причиняло бы ей такую боль. Хотелось кататься по полу и выть. Ей хотелось разорвать в клочья своего отца и саму себя. Какая несправедливость, что она поняла свои чувства к Лайаму только теперь, когда потеряла его.
Отец нахмурился.
— Я не думал, что у тебя серьезно с Эллиотом.
— Нет, ты просто хотел любой ценой получить то, что тебе нужно. И, как всегда, готов был раздавить любого, кто окажется на твоем пути. На этот раз ты раздавил меня, папа. Может, ты и финансовый гений, но как отец ты полное ничтожество.
— Родственные чувства здесь ни при чем. Это бизнес.
— Нет, папа, сейчас я говорю, и ты меня выслушаешь. Я не просила новый спортивный автомобиль каждые два года, я не просила драгоценности или одежду от кутюр. Все, что мне было нужно, — быть рядом с тобой, доказать тебе, что я могу быть не хуже сына, которого ты хотел. Все, что мне было нужно, — чтобы мой отец любил меня, чтобы он хотя бы раз сказал мне об этом.
Она не могла сдержать слезы и нервную дрожь, сотрясавшую все тело, и ненавидела себя за них. Это были признаки слабости, а Мэтью Холт не любил слабых. Он открыл рот, чтобы что-то ей ответить, но Обри жестом остановила его.
— Я не могу работать на того, кому не доверяю, кто использует меня и готов принести меня в жертву своему эгоизму. Я ухожу. Вывезу свои вещи в этот уикенд и освобожу квартиру, как только смогу. — Она повернулась и пошла к выходу, но у самой двери остановилась и добавила: — Я хочу Хилл-Крест-Хаус. Хочу его сейчас. Я должна была унаследовать его, когда выйду замуж, но из-за твоей жадности и нечистоплотности единственный человек, за которого я хотела бы выйти замуж, вряд ли еще когда-нибудь заговорит со мной.
Мэтью сжал губы. Это был единственный ответ на ее гневный монолог. Интересно, он хоть понимает, что разрушил ее жизнь? Или ему все равно?
— Я распоряжусь.
Обри взялась за ручку двери.
— Обри! — окликнул ее отец. — Я не думал причинять тебе боль.
Она подавила рыдание и кинула через плечо:
— Нет, папа, ты просто не думал обо мне.
— Лайам, Обри Холт хочет вас видеть, — доложила Энн.
Лайама бросило в жар, затем в холод. После уикенда ему пришлось объясняться с Патриком, успокаивать членов семьи, разрабатывать для пиар-отдела стратегию, которая позволила бы с честью выйти из ситуации. Он запретил себе думать об Обри, но она то и дело возникала перед его глазами.
— Я занят. Назначьте ей встречу на другое время.
— Лайам, — за спиной Энн стояла Обри, — пожалуйста…
Проклятье. Если бы кто-нибудь сейчас воткнул ему нож в сердце, это не причинило бы ему, наверное, такую боль. Лайам стиснул зубы и жестом отпустил Энн. Она вышла и закрыла за собой дверь.
Обри выглядела так, будто не спала ни секунды с того дня, как они расстались.
Лайам не встал и не предложил ей сесть. Это было нелюбезно, но он и не собирался быть любезным. Кроме того, если он встанет, то может не удержаться и кинуться ей на шею. Обри в прошлом. Просто еще одна «не та» женщина.
Их отношения закончены. Закончены. Точка. Проклятье.
Лайам откинулся в кресле и скрестил руки на груди.
— Что тебе надо, Обри?
Она глубоко вздохнула и сказала:
— Я пришла извиниться. Ты был прав. Это сделал мой отец.
Он был в этом уверен, и оттого, что она это признала, ему не стало легче.
— Спасибо за извинения. Всего доброго. Обри сделала шаг в его сторону.
— Когда мой отец узнал про нас, он сказал, что хочет мне счастья. Я понятия не имела, что ему хватит подлости использовать меня, чтобы подобраться к тебе, а через тебя — к ИХЭ. Ты должен мне поверить, я в этом не участвовала, я ничего не знала о его плане, Лайам.
