— Как по-вашему, Хинкстон, может цивилизация на двух
различных планетах развиваться одинаковыми темпами и в одном направлении?
— По-моему, это маловероятно, капитан.
Капитан Блэк стоял возле иллюминатора.
— Посмотрите вон на те герани. Совершенно новый вид. Он
выведен на Земле всего лет пятьдесят тому назад. А теперь вспомните, сколько
тысячелетий требуется для эволюции того или иного растения. И заодно скажите
мне, логично ли это, чтобы у марсиан были: во-первых, именно такие оконные
рамы, во-вторых, башенки, в-третьих, качели на террасе, в-четвертых,
инструмент, который похож на пианино и скорее всего и есть не что иное, как
пианино, в-пятых, — поглядите-ка внимательно в телескоп, вот так, —
логично ли, чтобы марсианский композитор назвал свое произведение не как-нибудь
иначе, а именно «Прекрасный Огайо»? Ведь это может означать только одно: на
Марсе есть река Огайо!
— Капитан Уильямс, ну конечно же! — вскричал
Хинкстон.
— Что?
— Капитан Уильямс и его тройка! Или Натаниел Йорк со
своим напарником. Это все объясняет!
— Это не объясняет ничего. Насколько нам удалось
установить, ракета Йорка взорвалась, едва они сели на Марсе, и оба космонавта
погибли. Что до Уильямса и его тройки, то их корабль взорвался на второй день
после прибытия. Во всяком случае, именно в это время прекратили работу
передатчики. Будь они живы, они попытались бы связаться с нами. Не говоря уже о
том, что со времени экспедиции Йорка прошел всего один год, а экипаж капитана
Уильямса прилетел сюда в августе. Допустим даже, что они живы, — возможно
ли, хотя бы с помощью самых искусных марсиан, за такое короткое время выстроить
целый город, и чтобы он выглядел таким старым? Вы посмотрите как следует, ведь
этому городу самое малое семьдесят лет. Взгляните на перильные тумбы крыльца,
взгляните на деревья — вековые клены! Нет, ни Йорк, ни Уильямс тут ни при чем.
Тут что-то другое. Не по душе мне это. И, пока я не узнаю, в чем дело, не выйду
из корабля.
— Да к тому же, — добавил Люстиг, — Уильямс и
его люди, и Йорк тоже садились на той стороне Марса. Мы ведь сознательно
выбрали эту сторону.
— Вот именно. На тот случай, если Йорка и Уильямса
убило враждебное марсианское племя, нам было приказано сесть в другом
полушарии. Чтобы катастрофа не повторилась. Так что мы находимся в краю,
которого, насколько нам известно, ни Уильямс, ни Йорк и в глаза не видали.
— Черт возьми, — сказал Хинкстон, — я
все-таки пойду в этот город с вашего разрешения, капитан. Ведь может оказаться,
что на всех планетах нашей Солнечной системы мышление и цивилизация развивались
сходными путями. Кто знает, возможно, мы стоим на пороге величайшего
психологического и философского открытия нашей эпохи!
[2]
— Я предпочел бы обождать немного, — сказал
капитан Джон Блэк.
— Командир, может быть, перед нами явление, которое
впервые докажет существование бога!
— Верующих достаточно и без таких доказательств, мистер
Хинкстон…
— Да, и я отношусь к ним, капитан. Но совершенно ясно —
такой город просто не мог появиться без вмешательства божественного провидения.
Все эти мелочи, детали… Во мне сейчас такая борьба чувств, не знаю, смеяться
мне или плакать.
— Тогда воздержитесь и от того, и от другого, пока мы
не выясним, с чем столкнулись.
— С чем столкнулись? — вмешался Люстиг. — Да
ни с чем. Обыкновенный славный, тихий, зеленый городок, и очень похож на тот
стародавний уголок, в котором я родился. Мне он просто нравится.
— Когда вы родились, Люстиг?
— В тысяча девятьсот пятидесятом, сэр.
— А вы, Хинкстон?
— В тысяча девятьсот пятьдесят пятом, капитан.
Гриннелл, штат Айова. Вот гляжу сейчас, и кажется, будто я на родину вернулся.
— Хинкстон, Люстиг, я мог бы быть вашим отцом, мне
ровно восемьдесят. Родился я в тысяча девятьсот двадцатом, в Иллинойсе, но
благодаря божьей милости и науке, которая за последние пятьдесят лет научилась
делать некоторых стариков молодыми, я прилетел с вами на Марс. Устал я не
больше вас, а вот недоверчивости у меня во много раз больше. У этого городка
такой мирный, такой приветливый вид — и он так похож на мой Грин-Блафф в
Иллинойсе, что мне даже страшно. Он слишком похож на Грин-Блафф. —
Командир повернулся к радисту. — Свяжитесь с Землей. Передайте, что мы
сели. Больше ничего. Скажите, что полный доклад будет передан завтра.
— Есть, капитан.
Капитан Блэк выглянул в иллюминатор; глядя на его лицо,
никто не дал бы ему восьмидесяти лет — от силы сорок.
— Теперь слушайте, Люстиг. Вы, я и Хинкстон пойдем и
осмотрим город. Остальным ждать в ракете. Если что случится, они успеют унести
ноги. Лучше потерять троих, чем погубить весь корабль. В случае несчастья наш
экипаж сумеет оповестить следующую ракету. Ее поведет капитан Уайлдер в конце
декабря, если не ошибаюсь. Если на Марсе есть какие-то враждебные силы, новая
экспедиция должна быть хорошо вооружена.
— Но ведь и мы вооружены. Целый арсенал с собой.
— Ладно, передайте людям — привести оружие в
готовность. Пошли, Люстиг, пошли, Хинкстон.
И три космонавта спустились через отсеки корабля вниз.
Был чудесный весенний день. На цветущей яблоне щебетала
неутомимая малиновка. Облака белых лепестков сыпались вниз, когда ветер касался
зеленых ветвей, далеко вокруг разносилось нежное благоухание. Где-то в городке
кто-то играл на пианино, и музыка плыла в воздухе — громче, тише, громче, тише,
нежная, баюкающая. Играли «Прекрасного мечтателя». А в другой стороне граммофон
сипло, невнятно гнусавил «Странствие в сумерках» в исполнении Гарри Лодера.
Трое космонавтов стояли подле ракеты. Они жадно хватали ртом
сильно разреженный воздух, потом медленно пошли, сберегая силы.
Теперь звучала другая пластинка.
Мне бы июньскую ночь,
Лунную ночь — и тебя…
У Люстига задрожали колени, у Сэмюэля Хинкстона тоже.
Небо было прозрачное и спокойное, где-то на дне оврага, под
прохладным навесом листвы, журчал ручей. Цокали конские копыта, громыхала,
подпрыгивая, телега.
— Капитан, — сказал Сэмюэль Хинкстон, — как
хотите, но похоже — нет, иначе просто быть не может, — полеты на Марс
начались еще до первой мировой войны!
— Нет.
— Но как еще объясните вы эти дома, этого чугунного
оленя, пианино, музыку? — Хинкстон настойчиво стиснул локоть капитана,
посмотрел ему в лицо. — Представьте себе, что были, ну, скажем, в тысяча
девятьсот пятом году люди, которые ненавидели войну, и они тайно сговорились с
учеными, построили ракету и перебрались сюда, на Марс…
