Три после полуночи. Вот и вся нам награда. Три утра. Полночь
души. Отлив. Душа остается на песке. И в этот час отчаяния приходит поезд.
Почему?
— Чарли? — Рука жены нашла его руку. — С
тобой… все в порядке? Чарли? — Она спала.
Он не ответил. Он не смог бы объяснить, каково ему сейчас.
15
Лимонно-желтое солнце появилось на круглом синем небе. Птицы
рассыпали в воздухе прозрачные журчащие трели. Вилли и Джим выглянули из окон.
Вроде бы ничего не изменилось. Вот только взгляд у Джима…
— Этой ночью, — проговорил Вилли, — что это
было? Или — не было?
Они вгляделись в луговые дали. Воздух там сгущался, как
сироп. Даже под деревьями не видно ни единой тени.
— Шесть минут! — крикнул Джим.
— Пять!
Через четыре минуты с шуршащими в животах кукурузными
хлопьями ребята уже выколачивали из палой листвы красноватую пыль на окраине.
Вот последний холм. Глаза наконец оторвались от земли под ногами.
Карнавал был тут. Шатры, лимонно-желтые, как солнце,
медно-желтые, как пшеничные поля еще две недели назад. Вымпелы, флаги, яркие,
как синие птицы, хлопают над холщовыми балаганами львиного цвета. Из палаток,
похожих на леденцы, плывут субботние запахи яичницы с ветчиной, жареных сосисок
и оладий с кленовым сиропом. Повсюду носятся мальчишки, таща на буксире еще не
проснувшихся до конца отцов.
— Ну, прямо самый обычный карнавал, — растерянно
проговорил Вилли.
— Самая обычная дьявольщина, — энергично произнес
Джим. — Не ослепли же мы прошлой ночью в самом деле! Пошли!
Они прошли сотню ярдов, и вот уже карнавал вокруг. Чем
дальше они продвигались, тем яснее становилось: им не найти здесь тех ночных
людей, что по-кошачьи двигались в тени болотного шара, под шатрами,
клубящимися, как грозовые тучи. Вблизи карнавал оборачивался полусгнившими
веревками, изъеденной молью парусиной, давно полинявшей, выгоревшей на солнце
мишурой. Вывески балаганов обвисли на шестах печальными птицами, с них
осыпались чешуйки древней краски; пологи трепыхались, приоткрывая на миг
скучные чудеса: тощий человек, толстый человек, человек в картинках, человек,
танцующий хула…
Сколько они ни рыскали, им так и не попалась таинственная
сфера, надутая вредоносным газом, привязанная диковинными восточными узлами к
рукоятям кинжалов, вонзенных в землю; не было ни помешанного билетера, ни
жуткой мести. Калиоп возле билетной кассы был нем как рыба. Ну а поезд? А что —
поезд? Вон он стоит в густой теплой траве, сильно старый, в меру ржавый, с торчащими
рычагами, шатунами и тендером, где даже второсортного кошмара не отыскать. Не
было и в помине у этой развалины мрачного похоронного силуэта. Из него так
много гари вылетело с паром и черными пороховыми хлопьями, что сил осталось
разве на безмолвную просьбу полежать вот тут, на травке, среди осеннего
листопада.
— Джим! Вилли!
Перед ребятами стояла мисс Фолей, учительница из седьмого
класса, — одна сплошная улыбка.
— Мальчики, что стряслось? У вас такой вид, словно вы
что-то потеряли.
— Да вот… — замялся Вилли, — калиоп… Вы не слышали
прошлой ночью?
— Калиоп? Нет, не слыхала.
— А тогда как же вы оказались тут в такую рань, мисс
Фолей? — спросил Джим.
— Я люблю карнавалы, — беспечно сияя, ответила
мисс Фолей, маленькая улыбчивая женщина, заплутавшая между своим пятым и шестым
десятком. — Давайте я куплю вам горячих сосисок, а пока вы будете есть,
разыщу своего несносного племянника. Вы его не видели?
— Племянника?
— Да Роберта. Он должен погостить у меня пару недель. У
него умер отец, а мать после этого расхворалась. Вот я его и взяла к себе Он
еще спозаранок удрал сюда. Там, говорит, встретимся. Вот и ищи его теперь. Э-э,
что-то вы сегодня не в духе. Ну, пожуйте пока, и нечего хмуриться! — Она
протянула мальчишкам угощение. — Через десять минут откроются аттракционы.
Пойду-ка посмотрю его в Зеркальном Лабиринте…
— Нет! — неожиданно выпалил Вилли.
— Что «нет»? — не поняла мисс Фолей.
— Не надо в Зеркальном Лабиринте, — судорожно
глотнув, промолвил Вилли. Перед его глазами в глубине Лабиринта проплыли мили
отражений, а дна не было видно. Мальчику показалось, что там затаилась Зима и
ждет, чтобы превратить в лед одним убийственным взглядом. — Мисс
Фолей, — с трудом выговорил он, с удивлением вслушиваясь в звуки
собственного голоса, — мисс Фолей, не ходите туда.
— Но почему?
Джим удивленно воззрился на друга.
— Да, Вилли, почему бы и не сходить туда?
— Там люди пропадают, — смущенно вымолвил Вилли.
— Ха! Тем более. А вдруг Роберт там заблудился? Этак он
не выберется, пока я его за ухо не вытащу! — Мисс Фолей была настроена
по-боевому.
— Никто не знает, что там внутри плавает, — с
трудом выговорил Вилли, не в силах отвести глаз от тысяч миль сверкающего
стекла.
— Плавает! — рассмеялась мисс Фолей. — А ты
фантазер, Вилли! Ну да я-то старая рыбка, так что…
— Мисс Фолей!
Но она уже отошла от них, помахав на прощанье, на секунду
помедлила перед входом, шагнула и исчезла в зеркальном океане. Некоторое время
ребята еще видели, как ее отражение погружается все глубже и наконец
окончательно растворяется среди мерцающего серебра.
Джим вцепился в плечо Вилли.
— Что это значит, Вилли?
— Черт побери, Джим! Да зеркала эти! Не нравятся они
мне. Посмотри, они здесь единственные такие же, как ночью.
— Ну, приятель, ты просто перегрелся на солнце! —
фыркнул Джим. — Это же Лабиринт… — Он вдруг умолк. От зеркальных стен
потянуло ледяным сквозняком.
— Джим, ты что-то начал говорить про Лабиринт…
Но Джим молчал. Только спустя минуту он хлопнул себя ладонью
по шее.
— Точно!
— Да что с тобой, Джим? О чем ты?
— Волосы! — выкрикнул Джим. — Я же везде про
это читал. Во всех страшных историях они всегда дыбом встают. Вот как сейчас у
меня.
— Черт возьми, Джим! И у меня тоже.
Так они и стояли, переглядываясь, чувствуя восхитительные
мурашки, а волосы у каждого и правда стояли дыбом.
В Зеркальном Лабиринте беспомощно тыкался силуэт мисс Фолей
— два силуэта, четыре, нет, целая дюжина. Они не знали, которая из них
настоящая, и помахали всем сразу. Но вот странность — ни одна мисс Фолей не
заметила их и не помахала в ответ. Она брела там, в Лабиринте, словно слепая,
скользя ногтями по холодному стеклу.
