Этот вопль так потряс Вилли, что он выпустил Джима. Джим был
потрясен не меньше и выпустил Вилли. Оба одновременно коснулись холодного
рассыпанного… металла.
— Во дела! Браслет!
— Ха! Кольцо! Ожерелье!
Роберт на бегу ловко сшиб два мусорных бака на углу. Они с
грохотом повалились, рассыпая мусор на мостовую. Наверху, в спальне, вспыхнул
свет.
— Полиция! — снова заорал Роберт и швырнул ребятам
под ноги последнюю сверкающую пригоршню. Потом одним движением смахнул с
персикового лица улыбку и дунул по улице.
— Стой! — подскочил Джим. — Стой! Мы тебя не
тронем.
Вилли поймал Джима за ногу и уронил на землю. Отворилось
окно. Мисс Фолей выглянула. Джим стоит на коленях и держит в руках женские
наручные часики. Вилли глупо моргает с ожерельем в руках.
— Кто там? — закричала мисс Фолей. — Джим?
Вилли? Чем вы там заняты?
Но Джим уже уносился вдаль по ночной улице. Вилли подождал
ровно столько, чтобы дать мисс Фолей кинуться в соседнюю комнату и обнаружить
кражу. Он услышал вопль.
Уже на бегу Вилли сообразил, что племянник именно этого и
хотел от них. Надо бы вернуться, собрать браслеты, часы и камни, объяснить все
мисс Фолей. А как же Джим? Его же спасать надо!
Позади все кричала мисс Фолей. Зажигались огни.
— Вилли Хэллуэй! Джим Найтшед! Ах вы, воры ночные! «Это
про нас, — думал Вилли на бегу. — О Боже, ведь это про нас! Теперь
никому ничего не докажешь, что бы мы ни сказали: про карусель, про зеркала, про
племянника, никто же теперь не поверит!»
Так они и бежали, три зверя под ночными звездами. Черная
выдра. Уличный кот. Кролик.
«Я — кролик, — подумалось Вилли, — белый испуганный
кролик!»
23
Они вырвались на луг со скоростью около двадцати миль в час
и с разрывом в милю. Впереди — племянник, за ним, настигая, Джим и, наконец,
все больше отставая, Вилли.
Племянник, похоже, не на шутку струхнул и больше не
улыбался. Он бежал, часто озираясь через плечо.
«Одурачили его, — устало думал Вилли. — Он-то
рассчитывал, я останусь, полицию вызовут, я объяснять начну, мне, конечно, не
поверят, или, может, он думал, я смоюсь потихоньку. А теперь он меня боится, я
же изобью его в кровь, вот он и рвется к своей карусели, хочет накрутить лет
десять-пятнадцать. Ой, Джим, мы же должны сохранить его молодым, надо же
содрать с него эту шкуру». Но по тому, как бежал Джим, Вилли видел: Джим ему не
помощник. Джим не за племянником бежал. У него впереди был бесплатный
аттракцион. Вот племянник скрылся между шатрами. Джим следом. Когда Вилли
добежал, карусель уже дергалась, оживая. Музыка спросонья билась, грохотала,
взвизгивала, а племянник со своим персиковым лицом уже ехал на большом круге в
вихрях полуночной пыли.
Футах в десяти стоял Джим. Глаза у него были точь-в-точь как
у дикого черного жеребца, что проплывал мимо. Карусель двигалась вперед. Джим
подошел вплотную к разгоняющемуся кругу. Племянник пропал из виду, а когда
появился вновь, то уже протягивал Джиму розовые пальцы и приговаривал, словно
мурлыкал:
— Джим?..
Джим подался вперед.
— Нет! — завопил Вилли и кинулся на Джима. Ударил,
схватил, удержал. Они снова сцепились, рухнули в пыль.
Удивленный племянник вынесся из тьмы, став на год старше.
«На год, — успел подумать Вилли, — плохо дело. Ведь это не только
выше, но и сильнее, умнее на год». Он отпихнул Джима.
— Скорее! — и бросился к пульту, сплошной
головоломке из медных рычагов, фарфоровых ручек и шипящих проводов. Он уже
схватился за переключатель, но набежал Джим и повис на руке.
— Вилли! Не тронь! Сломаешь.
Джим дернул переключатель обратно. Вилли повернулся и двинул
Джима локтем. Они опять вцепились друг в друга, но на этот раз быстро устали и
повалились на землю возле пульта.
Противный мальчишка, повзрослевший еще на год, пронесся у
Вилли перед глазами. Еще пять-шесть кругов, и он перегонит их обоих.
— Джим! Он же убьет нас!
— Нет, не меня.
Вилли ударило током. Он взвыл, подскочил и дернул
переключатель. Пульт плюнул в него синим огнем. Откуда-то из недр вылетела
молния. Ребят разбросало ударом, и они, слегка оглушенные, лежа наблюдали за
резко набравшей скорость каруселью. Мимо снова просвистел племянник, постаревший
еще на год. Он ругался почем зря. Он плевался, как павиан. Он боролся с ветром,
цеплялся за медный стержень, сопротивляясь все растущей центробежной силе. Он
пытался пробиться через коней и зебр к внешнему краю. Он приезжал, уезжал,
приезжал, уезжал, цеплялся и вопил. Из пульта сыпался сплошной каскад сиреневых
искр. Карусель вздрагивала и взбрыкивала. Вот племянник промахнулся рукой мимо
стержня и упал. Копыто черного жеребца зацепило его по лицу. На лбу появилась
кровь.
Джим рвался к пульту. Вилли оседлал его и прижимал к земле.
Оба были бледны до синевы. Теперь уже из недр пульта вылетали целые фейерверки.
Карусель сделала тридцать оборотов, сорок — «Ладно, Вилли, дай я
встану», — пятьдесят оборотов. С последним клубом пара взвыл калиоп,
засипел и вовсе потерял голос. Шипящая ослепительная дуга встала над остатками
пульта, она словно заботилась о животных, несущихся по кругу, освещала им путь.
Где-то среди зверей затерялся уже не мальчик, и даже не мужчина, а куда больше,
намного больше, и даже еще больше того… все по кругу, по кругу.
— О Вилли! Он же теперь… он… — Джим вдруг всхлипнул. Он
уже ничего не мог сделать, во всяком случае вот так, придавленный к земле, со
стиснутыми руками. — Да отпусти же ты меня, Вилли! Мы должны заставить ее
крутиться назад!
В шатрах начали появляться огни, но пока еще никто не
выходил. "Почему? — думал Вилли. — Почему никого нет?
Тут взрывы, грохот, музыка эта безумная — и никого. Где
мистер Дарк? Ушел в город? Готовит какую-нибудь новую пакость?"
Фигура на карусельном круге билась в агонии. Сердце у Вилли
тоже пыталось нащупать какой-то лихорадочный ритм: быстро, очень быстро,
медленней, медленно, опять быстро, невероятно быстро, опять медленно, совсем
медленно, так медленно опускается луна в конце белой зимней ночи.
Там, на карусели, едва слышный стон.
«Слава Богу, темно, — подумалось Вилли. — Слава
Богу, не разглядеть ничего. О! Там ходит кто-то, сюда идет».
Выцветшая тень на вихляющемся кругу пыталась удержаться на
какой-то незримой грани, но было поздно, уже поздно, совсем поздно, о, слишком
поздно. Карусель со свистом рассекала воздух, она словно высасывала из
пространства остатки солнечного света, смеха, чувств, а вокруг все шире
расползались тьма и стужа.
