В последнем приступе рвоты пульт управления напрочь
оторвался от машинной коробки. Карусельные огни мигали и гасли один за другим.
Круг постепенно замедлял свой безумный бег.
Вилли отпустил Джима. «Сколько же раз она
повернулась? — подумал он. — Шестьдесят? Восемьдесят? Девяносто?»
«Сколько?» — спрашивали глаза Джима.
Карусель сотрясали судороги. Она остановилась. Круг замер, и
по его фатальной неподвижности сразу становилось понятно: ничто больше, ни
сердца, ни руки, ни головы, не вернет карусель к жизни.
Ребята встали и медленно подошли. Подошвы пошаркивали,
словно делились друг с другом впечатлениями.
Что-то лежало с ближней стороны на деревянном полу. Лица не
видно. С платформы свисала рука. Она могла принадлежать кому угодно, только не
мальчишке. Большая, будто обтянутая пергаментом, сморщенным от огня. У человека
на деревянном кругу были длинные-длинные, спутанные ветром белые космы. Ребята
наклонились над ним. Глаза закрыты и как будто ссохлись. Нос заострился — так
обтянула его кожа. Губы выцветшими лепестками едва прикрывали сжатые зубы. Тело
под одеждой казалось тщедушным, но совсем не по-детски. Это был старик, но не
обычный старый человек, умерший лет в девяносто, или очень старый, доживший до
ста десяти, нет, это был какой-то совершенно ветхозаветный старик невозможных
лет.
Вилли тронул тело. Человек был холоден, как
лягушка-альбинос. От него исходил едва различимый запах ночных болот и древних
египетских гробниц, наверное, так пахли полотнища, в которые заворачивали
набальзамированных фараонов. Какой-то музейный экспонат, вынутый из витрины.
И все же он был еще жив. Он слабенько поскуливал и продолжал
усыхать на глазах, быстро, очень быстро.
Вилли вывернуло наизнанку прямо у края платформы. А потом
они бежали, поддерживая друг друга, с трудом загребая стопудовыми подошвами
чугунные листья, окаменевшую траву и свинцовую пыль…
24
Одинокий жестяной фонарь у перекрестка окружило облачко
мотыльков. Неподалеку чуть слышно сипела старая газовая будка. Двое мальчишек
забились в тесную телефонную кабину. Они крепко держались друг за друга и
вздрагивали при каждом ночном шорохе.
Вилли повесил трубку. Полиция и «скорая помощь» должны были
прибыть с минуты на минуту.
Поначалу они с Джимом хриплым шепотом строили самые
невероятные планы. Они сейчас пойдут домой, лягут спать, уснут и все забудут.
Нет! Отправятся на товарном поезде на запад. Нет! Ведь если м-р Кугер
сообразит, что это они его так отделали, тот старик, та египетская мумия, в
которую он превратился, будет гоняться за ними по всему свету, рано или поздно
догонит и разорвет в клочки. Так, споря и трясясь, они и оказались в телефонной
кабине, и вот уже мимо с включенной сиреной пробирается полицейская машина, а
за ней и «скорая помощь». В обеих машинах заметили перепуганных пацанов,
стучащих зубами в мутном от мотыльков свете фонаря.
А три минуты спустя машины уже мчались вперед, Джим
показывал дорогу и болтал при этом без умолку.
— Да жив он, точно! Должен быть жив. Мы же не хотели
вовсе. Ей-богу, жаль, что так получилось! — Он уставился на черные шатры и
замолчал.
— Не дрейфь, приятель, — пробасил
полицейский. — Пошли.
Двое полицейских в темно-синем, двое санитаров в
призрачно-белом и двое мальчишек, не поймешь в чем в последний раз повернули,
огибая Чертово Колесо, и остановились перед каруселью.
Джим застонал сквозь зубы.
Кони окаменело взвивались в ночь на полном скаку. Звездный
свет мерцал на медных копьях. И больше — ничего.
— Он ушел.
— Был он здесь, клянемся! — горячо заговорил
Джим. — Ему лет сто пятьдесят было, а то и двести, он и умирал от этого.
— Джим, — тихонько сказал Вилли.
Четверо мужчин беспокойно озирались.
— Может, его в шатер отнесли, — предположил Вилли.
Полицейский взял Джима за локоть.
— Ты говоришь, лет сто пятьдесят? — спросил
он. — А почему не триста?
— Да может, и триста! — взрыдал Джим. Он
повернулся и крикнул: — Мистер Кугер! Мы помощь привели!
На Шатре Чудес мигнули огни. Черные полотнища знамен хлопали
и трепетали перед входом. Полицейские посмотрели вверх. «МИСТЕР СКЕЛЕТ. ПЫЛЬНАЯ
ВЕДЬМА. СОКРУШИТЕЛЬ. ВЕЗУВИО, ПЬЮЩИЙ ЛАВУ», — танцевали огромные буквы,
каждая на отдельном вымпеле.
Джим помедлил и снова позвал:
— Мистер Кугер! Вы… там?
Флаги в ночном воздухе вздохнули. Шатер выдохнул теплый
львиный дух.
— Ну, что? — спросил полицейский.
Джим, задрав голову, читал появлявшиеся на флагах буквы.
— Они говорят: «Да». Они говорят: «Входите».
Джим шагнул вперед. Остальные вошли за ним. Внутри им
пришлось перешагнуть через скрещенные тени от шестов, преграждавшие дорогу к
высоким чудным подмосткам. Там за карточным столиком собралась невиданная
компания. Карты в руках и на столе переливались оранжевым, ярко-зеленым и
солнечно-желтым цветами. На них можно было разобрать изображения каких-то
бледных зверей и крылатых людей. Игроков было четверо: подбоченившийся Скелет,
Дутик, которого спускали каждую ночь и надували каждое утро, уродливый лилипут
по имени Бородавка, а рядом с ним и вовсе какая-то мелюзга, то ли гном, то ли
урод, не поймешь, вцепился в карты узловатыми, изуродованными артритом
пальцами.
Стоп! Карлик! Вилли насторожился. Что-то там было насчет
рук… Знакомые руки… Кто? Когда? Где? Ладно, не вспомнить. Он перевел взгляд в
глубину шатра. Там стоял сеньор Гильотини при полном параде. Весь в черном, в
черных сапогах до колен, черный капюшон на голове, — стоит возле своего
детища и руки на груди сложил. Голодный гильотинный нож высоко поднят —
сплошные блики и метеорный блеск. Так и хочет ринуться вниз. А там уже
приготовлена кукла. Лежит и ждет своей участи. Еще дальше стоит Сокрушитель —
сплошные железные мышцы и стальные жилы, хоть сейчас готов сокрушить
кому-нибудь челюсть или согнуть подкову. Тут же расположился и Везувио с
истертым языком и сожженными зубами. Больше того, он находился при исполнении
обязанностей и как раз допивал каменную чашу с лавой. По своду шатра перебегали
багровые и малиновые отсветы. Неподалеку, каждый в своей будке, тридцать других
уродцев наблюдали за игрой огней, дюжиной маленьких огненных солнц, бегавших
над краями чаши. Везувио заметил посетителей и вылил остатки в бочку с водой.
Шарахнулся пар. Все застыло. Даже противный зудящий звук, с самого начала
наполнявший балаган, смолк.
Вилли быстро оглянулся. На большом помосте у дальней стены с
полосатым шершнем в руке стоял обнаженный до пояса м-р Дарк,
Человек-в-Картинках. Вытатуированные орды струились по его плечам. Используя
шершня как иглу, он завершал очередной рисунок на левой ладони. Насекомое
перестало жужжать, м-р Дарк повернулся к вошедшим. Но Вилли смотрел не на него.
