— Вилли, — сказал он молчащему аппарату, —
удачи, сынок!
Он надел пальто, шляпу и вышел в странный опаловый свет,
разлитый в холодном сыром воздухе.
34
Перед лавкой Объединенной Табачной Торговли, блестя мокрыми
деревянными перьями, стоял деревянный индеец-чероки. Воскресный полдень
окатывал его со всех сторон трезвоном колоколов разных церквей, их немало было
в городе. Колокола спорили друг с другом, и звон падал с неба почти как
недавний дождь. Индеец, как и полагается, не реагировал ни на католические, ни
на баптистские призывы. Он даже ухом не повел навстречу еще каким-то звонам.
Это билось языческое сердце Карнавала. Яркие барабаны, старческий визг калиопа,
мельтешенье уродливых существ ничуть не привлекли по-ястребиному пронзительного
взгляда индейца. Зато барабаны и трубы задавили колокольный звон и вызвали к
жизни орущую толпу мальчишек и просто зевак, охочих до всяческих зрелищ. Пока
звонили колокола, воскресная толпа казалась чопорно-сосредоточенной, но стоило
цимбалам и тромбонам заглушить церковный перезвон — толпа расслабилась и
превратилась в праздничное скопище.
Тень от деревянного томагавка индейца падала на металлическую
решетку. Много лет назад этой решеткой прикрыли нарочно вырытую яму. Целый день
решетка позвякивала под ногами десятков людей, входивших в лавку, и на обратном
пути аккуратно принимала от них кусочки папиросной бумаги, золотые ободки от
сигар, обгоревшие спички, а то и медные пенни.
Сейчас решетка уже не позвякивала, а беспрестанно гудела,
сотрясаемая сотнями ног, ходулями, колесами балаганов. Это в тигрином рычании
тромбонов и вулканических взрывах труб шел Карнавал. Но сегодня под решеткой,
кроме обычного мусора, притаились два дрожащих человеческих тела. Шел Карнавал.
Шел парадом, как огромный павлин, распустивший причудливый хвост; таращились по
сторонам внимательные глаза уродцев. Они цепко обшаривали крыши домов, шпили
церквей, изучали вывески дантистов и окулистов, примечали пыльные здания
складов. Сотни глаз Карнавала пронизывали пространство города и не находили
того, чего хотели. Да и не могли найти, оно ведь было у них под ногами и
пряталось в темноте.
Под старой решеткой табачной лавки затаились Джим и Вилли.
Здесь было тесно, сидеть приходилось, уперев коленки друг в друга, они даже
дышать как следует опасались, но стоически переносили все неудобства. Волосы на
их макушках шевелил ветерок от колыхавшихся женских юбок, то и дело чья-нибудь фигура
заслоняла кусочек неба, видимый со дна ямы. Перебегали дети.
— Слушай! — шепнул Джим. — Ну и угодили мы,
прямо под парад. Давай-ка сматываться!
— Сиди как сидишь, — хриплым шепотом ответил
Вилли. — Это же самое видное место. Они никогда не додумаются искать нас
здесь.
Трум, трум, турум, турум, тум, тум! — гремел Карнавал.
Решетка звякнула, на ней опять кто-то стоял. Вилли взглянул наверх и вздрогнул.
Он знал эти подошвы со стертыми медными гвоздиками. «Папа!» — чуть не крикнул
он. Джим тоже посмотрел наверх. Человек нервно переступал с ноги на ногу,
поворачивался по сторонам, выискивая в толпе то, что было совсем рядом с ним.
«Я мог бы дотронуться до него», — подумал Вилли. Чарльз Хэллуэй, бледный,
возбужденный, ничего не почувствовал и через минуту ушел.
Но зато Вилли почувствовал, как душа у него ухнула вниз, в
какой-то холодный, дрожащий белый кисель.
Шлеп!
Вилли и Джим вздрогнули. Розовая пластинка жевательной
резинки упала возле их ног на кучу старых целлофановых оберток от сигарет.
Сверху над решеткой склонилась расстроенная мордашка пятилетнего карапуза.
«Убирайся!» — свирепо подумал Вилли.
Но малышу жаль было так просто расставаться с лакомством. Он
встал на колени и приник к самой решетке, высматривая свое розовое
удовольствие.
Вилли едва сдержался, чтобы не схватить жвачку и не
запихнуть в маленький ротик — лишь бы он исчез, скрылся побыстрее.
Барабан наверху раскатился дробным рокотом — и смолк.
Ребята переглянулись. «Парад! — подумали оба. — Он
же остановился!» Малыш упрямо пытался просунуть руку сквозь решетку.
Наверху м-р Дарк, Человек-в-Картинках, командовавший
парадом, окинул взглядом воздетые к небу разверстые пасти медных геликонов и
подал знак. Тотчас стройное шествие распалось. Уродцы разбежались в разные
стороны, смешались с толпой, разбрасывая небольшие рекламные афишки и не
прекращая шарить глазами по толпе, по фасадам домов.
«Парад кончился, — понял Вилли, — началась охота».
Малыш наверху не собирался сдаваться. Его тень покрыла
Вилли.
— Мама! Там!
35
В баре «Вечерок у Неда», за полквартала от табачной лавки,
Чарльз Хэллуэй второй чашкой кофе приводил в порядок расстроенные бессонной
ночью, раздумьями и поисками нервы. Он уже собрался расплатиться, когда его
почему-то встревожила наступившая вдруг на улице тишина. В воздухе незримо
разлилось беспокойство — это вмиг распавшийся Карнавал смешался с толпой. Сам
не зная почему, Чарльз Хэллуэй убрал бумажник.
— Еще чашечку сделаешь, Нед?
Нед включил кофеварку, и в это время в баре появился новый
посетитель. Он прошел от двери и слегка шлепнул по стойке рукой. Чарльз Хэллуэй
взглянул. Рука взглянула на него. На тыльной стороне каждого пальца была
сделана искусная татуировка в виде глаза.
— Мама! Тут, внизу! Посмотри!
Мальчик звал маму и тянул ручонку вниз. Мимо шли люди. Некоторые
останавливались. Появился Скелет. Больше всего смахивающий на ободранное, давно
засохшее дерево, он не столько подошел, сколько сыграл ксилофоном своих костей,
переместившись поближе к холодному бумажному сору и теплым, дрожащим
мальчишкам.
«Уходи! — с отчаянием думал Вилли. — Уходи же!»
Пухлые детские пальчики тянулись сквозь решетку.
«И ты — уходи!»
Скелет, похоже, послушался и убрался из поля зрения. Но не
успел Вилли облегченно вздохнуть, как его место занял Карлик! Он подкатился
вперевалочку, позвякивая дурацкими колокольчиками, нашитыми на грязную рубаху,
и посверкивая глазами-камешками. Глаза поминутно меняли выражение: то они были
блестящими и плоскими гляделками идиота, то вдруг становились глубокими и
печальными глазами человека, потерявшего себя. Глаза ни секунды не оставались в
покое, они так и шарили по сторонам, высматривая не то свою собственную
сгинувшую личность, не то запропавших мальчишек. Казалось, взглядом его
управляют двое хозяев, прежний и нынешний, заставляя глаза совершать жуткие
прыжки: назад, в прошлое, обратно, в настоящее.
— Ма-ма! — тянул свое ребенок.
Карлик остановился возле него (они были примерно одного
роста) и посмотрел на малыша.
