Где-то невидимый в темноте Джим думал: «Он приближается!»
Где-то невидимый в темноте Вилли думал: «Он приближается!»
— Мальчики…
М-р Дарк шел в попоне из своих приятелей, он нес с собой
каллиграфических рептилий, светивших самим себе в ночи его плоти. Вместе с ним
двигался Тиранозавр, сообщавший его бедрам тяжелую плавность древней боевой
машины. М-р Дарк шагал, как громовый ящер, в окружении мерзких каракулей
плотоядных тварей, окрашенных жертвенной кровью овец, растерзанных, разметанных
непреодолимым движением Джаггернаутовой колесницы о двух ногах. Руки м-ра
Дарка, словно вознесенные изображенными на них Птеродактилем и Косой, помавали
под мраморными сводами, создавая видимость полета. Вокруг древних могучих
символов попранной судьбы, судьбы расстрелянной, зарубленной судьбы роилась
обычная толпа прихлебателей, прижатых к каждой мышце, к каждому суставу,
рассевшихся по лопаткам, пялящихся из-под густой шерсти на груди, висящих вниз
головой под мышками и орущих неслышно, как летучие мыши. Ноги, тело,
заостренный профиль м-ра Дарка звучали в движении подобно черной приливной
волне, накатывающейся на мрачный берег.
— Мальчики…
Терпеливый, мягкий голос, лучший друг всем озябшим,
испуганным, затаившимся среди книг. Ступает тихо, крадется, шагает на цыпочках,
пробирается, несется, стоит неподвижно среди египетских памятников зверинолицым
богам, тронул мертвые истории Черной Африки, помедлил в Азии, прогулялся к
землям помоложе…
— Мальчики! Вы же меня слышите. Вот тут написано:
«Соблюдайте тишину», поэтому я только шепну вам: ведь один из вас не хотел бы
отказаться от наших предложений? Так?
«Это он про Джима», — подумал Вилли.
«Это он про меня, — подумал Джим. — Нет, я не
хочу! Не надо! Не сейчас!»
— Ну, выходите, — промурлыкал м-р Дарк. — Я
обещаю вам награду. Кто бы из вас ни вышел первым, он получит все!
Стук-перестук!
«Мое сердце!» — подумал Джим.
«Чье это сердце? Мое или Джима?» — подумал Вилли.
— Я вас слышу. — Губы м-ра Дарка дрогнули. —
Вот сейчас — ближе. Вилли? Джим? Джим — это ведь тот, который пошустрее? Ну,
выходи, мальчик!
«Не надо!» — подумал Вилли.
«Я ничего не знаю!» — в панике подумал Джим.
— Так. Джим, значит… — М-р Дарк постоял и двинулся в
новом направлении. — Ну-ка, Джим, покажи мне, где сидит твой
приятель? — Он добавил, понизив голос: — Мы постараемся, чтобы он не
болтал. Раз у него голова не варит, можешь и за него прокатиться, верно,
Джим? — М-р Дарк стал похож на воркующего голубя. — Так. Ближе. Я уже
слышу, как у тебя сердце трепыхается.
«Молчи!» — приказал Вилли своей груди.
«Молчи! — прикрикнул Джим, задерживая дыхание. —
Подожди стучать!»
— Так… интересно… не в этом ли алькове стоят ваши
постельки? — М-р Дарк предоставил силе притяжения разных полок управлять
выбором направления. — Ты здесь, Джим? Или… дальше?
Он натолкнулся на библиотечную тележку с книгами, и она
бесшумно на своем резиновом ходу укатилась в темноту. Издали послышался глухой
удар — это тележка дошла до стены и опрокинулась, вывалив содержимое, словно
кучу мертвых черных ворон.
— Я смотрю, здорово вы наловчились в прятки
играть, — проговорил м-р Дарк. — Но есть кое-кто и пошустрее вас.
Слыхали сегодня калиоп на лугу? Вилли, а ты не знаешь, кто у нас сегодня был на
карусели? Вот то-то и оно! А где сегодня твоя мама, Вилли?
Молчание.
— Она решила покататься сегодня вечерком, Вилли. Мы,
конечно, посадили ее на карусель и… оставили там. Ты слышишь, Вилли? Круг за
кругом, год за годом!
«Папа! — с тоской подумал Вилли. — Где ты?»
В дальней комнате Чарльз Хэллуэй сидел и прижимал рукой свое
вырывающееся сердце. Он прислушивался к долетающему из темных коридоров голосу
Человека-в-Картинках и думал: «Ему ни за что их не найти. Не станут же они его
слушать. Он уйдет ни с чем!»
— Вот так мы и катали твою маму, Вилли, — тихонько
приговаривал м-р Дарк, — круг за кругом, и, как ты думаешь, в какую
сторону? — М-р Дарк пошарил рукой в темном воздухе между
стеллажами. — Да, круг за кругом… А когда мы ее выпустили, ты слушаешь
меня, мальчик? — так вот, когда мы ее выпустили и дали заглянуть в
Зеркальный Лабиринт… ты не слышал, как она закричала? Она была похожа на драную
кошку, старая-престарая. Только мы ее и видели. Ух, как она припустила от того,
что поглядело на нее из зеркал! Она примчится в город и, конечно, бросится к
твоей матери, Джим. Но когда твоя мама, Джим, откроет дверь и увидит существо
лет этак двухсот, косматое, умоляющее застрелить ее из милости, ее затошнит,
твою маму, Джим, не так ли? И она прогонит страшную старуху прочь, отправит
нищенствовать на улицах, и никто никогда не поверит этому мешку костей, что он
когда-то был красоткой-розочкой и приходился тебе родней, Вилли. Можно было бы,
конечно, найти ее, мы-то знаем, кто она такая, и попробовать вернуть все, как
было, правда, Вилли? правда, Вилли? правда, Вилли? — Голос темного
человека зашипел и смолк.
В библиотеке кто-то тихо-тихо всхлипывал.
Человек-в-Картинках с удовольствием выдохнул из промозглых
легких ядовитый воздух.
— Ага! Так-ссс… Где-то здесь, — пробормотал
он. — Ну, и под какой же буквой они расположены? Под "М" —
«мальчишки»? Или под "П" — «приключения»? А может, под "И"
— «испуганные»? Или просто "Д" и "Н", что будет означать
«Джим Найтшед», и "В" и "X" — для «Вилли Хэллуэя»? Где же
мне взять почитать эти две замечательные человеческие книжки?
Неожиданно он ударил правой ногой по книжной полке. Часть
книг выпала. Человек-в-Картинках наступил на освободившееся место и освободил
ступеньку для левой ноги. Потом его правая нога пробила дырку в третьей полке.
Он поднимался по стеллажам, как по лестнице. Четвертая полка, пятая, шестая… Он
ощупывал и сбрасывал книги, цеплялся за поперечины, перелистывал ночь, отыскивая
эти две закладки в одной большой книге.
Его правая рука, увенчанная тарантулом, сбросила «Каталог
гобеленов», и он канул в бездну. Казалось, прошел целый век, прежде чем
«Гобелены» грянулись об пол и разлетелись на части, мелькнув золотом, серебром
и небесно-голубыми узорами.
Пока он отдувался и ворчал, его левая рука добралась до
девятой полки и ощутила пустоту. Книг не было.
— Мальчики! Вы там, на Эвересте?
Молчание. Только тихие, судорожные всхлипы стали поближе.
— Холодно? Еще холоднее? Совсем лед?
Глаза Человека-в-Картинках оказались вровень с одиннадцатой
полкой. Окаменевшей статуей здесь лежал Джим Найтшед. До его лица было не
больше трех дюймов. Полкой выше, с глазами, полными слез, лежал Вильям Хэллуэй.
