Человек-в-Картинках кивнул через плечо:
— Часы уборщика. Пойди, останови их.
Ведьма, подпрыгивая от удовольствия, отправилась разыскивать
очередную жертву. М-р Дарк скомандовал:
— Раз, два, левой, правой!
Ребята ровным механическим шагом спустились по ступеням.
Карлик шел рядом с Джимом, Скелет — рядом с Вилли.
Человек-в-Картинках, невозмутимый, как смерть, шагал следом.
44
Рука Чарльза Хэллуэя лежала где-то поблизости и таяла на огне
нестерпимой боли. Он открыл глаза, и тут по комнате пронесся порыв ветра.
Кто-то опять открыл входную дверь. Вскоре послышался женский голос. Что-то
напевая, он приближался.
— Старик, старик, старик?..
На месте левой руки лежал распухший окровавленный кусок
плоти. Пульсирующая боль не давала сосредоточиться, высасывала силы, подавляла
волю. Он попытался было сесть, но боль снова опрокинула его.
— Старик?..
«Да какой я тебе старик! — с яростным ожесточением
подумал он. — Пятьдесят четыре — это еще не старость!»
Она вошла и остановилась у двери. Пальцы-мотыльки порхают,
плетут незримые нити, читают по Брейлю заголовки на корешках, а ноздри
настороженно исследуют воздух.
Чарльз Хэллуэй, извиваясь как червяк, полз к ближайшему
стеллажу. Он должен, обязан забраться туда, где книги смогут защитить его. Их
можно сталкивать сверху на голову любому непрошеному визитеру.
— Старик, я слышу, как ты хрипишь…
Он сам притягивал ее, шипя от боли при каждом движении.
— Старик, я чую твою рану…
Если бы он только мог выбросить в окно эту злосчастную руку
вместе с болью, и пусть себе лежит там, созывая к себе всех ведьм на свете. Он
представил себе, как Ведьма тянет из окна руки к огненному биению, лежащему на
асфальте. Но нет, рука здесь, она излучает боль, направляя эту странную
оборванную Цыганку.
— Да будь ты проклята! — закричал он. — На,
получай! Вот он я!
Ведьма обрадованно заторопилась вперед, черные тряпки
взвихрились вокруг нее, словно на огородном пугале. Но Чарльз Хэллуэй даже не
смотрел на свою новую обидчицу. В нем боролись отчаяние и стремление во что бы
то ни стало найти выход. Борьба эта занимала все его существо полностью, только
глаза, пока не участвовавшие во внутренней схватке, могли смотреть из-под полуопущенных
век.
Рядом послышался шелестящий, какой-то пыльный шепот:
— Очень просто… остановить сердце…
«Почему бы и нет?» — смутно подумал он.
— Медленнее, — пробормотала она.
«Да», — машинально откликнулся он.
— Медленно, очень медленно…
Сердце его, до этого мчавшееся галопом, теперь перестраивало
ритм, и это было неудобно как-то, но вскоре на смену неприятным ощущениям
пришли странная легкость и спокойствие.
— Еще медленнее, — предлагала она.
«Я ведь устал, ты слышишь, сердце?» — подумалось ему. Да, сердце
слышало. Оно постепенно разжималось, как разжимается стиснутый кулак. Сначала
расслабляется один палец…
— Хорошо остановить все, хорошо забыть обо всем, —
шептала она.
«А что, разве плохо?» — думал он.
— Еще медленнее, совсем медленно, — приказывала она.
Сердце стало давать перебои.
А потом вдруг, вопреки собственному стремлению к покою, к
избавлению от боли, он открыл глаза. Просто чтобы еще раз посмотреть вокруг
напоследок… Он увидел Ведьму. Он увидел пальцы, усердно работающие в воздухе, а
еще он непостижимым образом увидел свое лицо, свое тело, сердце, слабеющее на
глазах, а в нем — свою душу. С каким-то отрешенным любопытством он изучал
странное создание, стоявшее рядом. Считал стежки, которыми были перехвачены ее
веки, подсчитывал количество глубоких морщин-трещин на шее — такая же шея у
ящерицы Хэла, попадающейся в Аризоне; на огромных ушах — как у небольшого
слона; на иссохшем глинистом лбу. Ему, пожалуй, еще не приходилось вот так
изучать другого человека. «А ведь это похоже на головоломку, — пришла
отстраненная мысль. — Собери ее и узнаешь самый главный секрет жизни».
Решение было тут, рядом, оно крылось в самом объекте его внимания, и все могло
проясниться в один миг, вот сейчас, нет, чуть погодя, еще чуть погодя.
«Погляди-ка на эти скорпионьи пальцы, — приглашал он сам себя, —
послушай, как она причитает, как перебирает воздух. Воздух! Вот именно! Она
обманывает воздух, надувает его! Да ведь это же сплошное надувательство! Просто
щекотно — и все!»
— Медленнее, — прошептала она, словно собираясь
заснуть.
«Медленнее» — надо же! А его послушное, доверчивое сердце
принимает все за чистую монету. Принимает всерьез этот щекотливый обман!
Чарльз Хэллуэй слабо хихикнул. И тут же удивился: «Чего это
я хихикаю, да еще в такой момент?»
Ведьма дернулась, словно тоненькие провода, которые она
разбирала в воздухе перед собой, закоротило, и ее слегка тряхнуло током.
Чарльз Хэллуэй не заметил этого, она ведь то и дело
отшатывается и наклоняется поближе. Вот опять подалась вперед…
Действительно, Ведьма, перехватив инициативу, снова
просунулась к нему и принялась еще быстрее сучить пальцами в нескольких дюймах
от его груди. Это выглядело так, словно она пытается зачаровать маятник
старинных часов.
— Медленнее! — кричала она.
Из глубины его существа поднялась и расцвела на губах
какая-то дурацкая улыбка.
— Совсем медленно!
В поведении Ведьмы появилось что-то новое, какая-то
лихорадочная поспешность, какое-то беспокойство, прорывающееся гневными нотками
в голосе. Вот умора! Так даже смешнее.
Чарльз Хэллуэй не обратил внимания, когда и как в нем, без
каких-либо усилий, без желания оказать сопротивление, возникла ровная,
спокойная уверенность: все это не имеет никакого значения. Жизнь сейчас, в
конце, казалась ему не более чем шуткой. Здесь, в дальней комнате окружной
библиотеки, куда его жизнь как раз влезла целиком, без остатка, он впервые
заметил, какой бессмысленно растянутой она у него была, как она базальтовой
глыбой нависала над ним все эти годы, а в итоге — вот, вся здесь, куда только
девалось ее недавнее величие. Смех, да и только! За несколько минут до смерти
Чарльз Хэллуэй спокойно размышлял о сотнях личин своего тщеславия, раскладывал
по полочкам десятки разновидностей своего самомнения. Вся комната
представлялась ему заставленной и завешенной игрушками всей его жизни. Но самой
смешной была среди них Пыльная Ведьма, обыкновенная жалкая старуха в лохмотьях,
увлеченно щекотавшая воздух. О, она его просто щекочет!
