Да, Вилли слышал. Судорога стала отпускать его. М-р Дарк еще
сильнее сжал кулак. Вилли снова затрясло.
— Прямо в яблочко врежем им, верно, сынок! Не подкачай,
поднатужься! — скоморошничал отец. Толпа смеялась.
А Вилли и впрямь успокоился. Ствол ружья у него на плече
замер. Суставы на стиснутой руке м-ра Дарка побелели, но мальчик оставался
неподвижным. Волны смеха омывали его замершую фигурку. Отец не давал смеху
погаснуть.
— Покажи-ка даме свои зубы, Вилли!
Вилли оскалился в сторону мишени.
Ведьма побледнела, как мучной куль.
Чарльз Хэллуэй тоже осклабился, старательно обнажив все свои
оставшиеся зубы.
Ледяной озноб прокатился по телу Ведьмы.
— Гляди-ка, парень! — послышался голос из
толпы. — У нее аж поджилки трясутся. Напугал так напугал! Во изображает!
«Вижу я», — с досадой подумал Чарльз Хэллуэй. Его левая
рука безвольно висела вдоль тела, палец правой застыл на спусковом крючке
винтовки. Ствол неподвижно лежит на плече Вилли, дуло устремлено в мишень,
прямо в лицо Пыльной Ведьме; и вот настает последний миг. В патроннике восковая
пуля. Господи! Да что может сделать кусочек воска? Испариться на лету? Глупость
какая! Зачем они здесь, что они могут сделать? «Прекрати немедленно, —
приказал он сам себе. — Все. Тихо. Никаких сомнений!» Он буквально
чувствовал слова, теснившиеся во рту. Ведьма тоже слышала их.
Прежде чем последний теплый смешок замер в толпе, Чарльз
Хэллуэй прошептал беззвучно, одними губами: «Я пометил пулю не лунным знаком.
Это — моя улыбка. Моя улыбка — вот настоящая пуля в стволе!» Он не стал
повторять и лишь помедлил, ожидая, пока до Ведьмы дойдет смысл его слов. И за
миг до того, как слова эти прочел по губам Человек-в-Картинках, Чарльз Хэллуэй
негромко и отрывисто приказал сыну: «Приготовились!»
Вилли перестал дышать. Неподалеку у затерянного среди
восковых истуканов Джима слюна перестала течь из уголков губ. У мертво-живой
куклы, привязанной ремнями к Электрическому Стулу, едва слышно зудел в зубах
синий электрический огонек. Картинки м-ра Дарка вспотели от ужаса, когда их
хозяин судорожно стиснул собственную ладонь. Поздно! Вилли даже не шелохнулся,
даже не вздрогнул, ствол винтовки на его плече не двинулся. Отец хладнокровно
скомандовал: «Пли!»
И грянул выстрел.
48
Один-единственный выстрел!
Ведьма судорожно вздохнула. Джим вздохнул среди восковых
кукол. Вилли вздохнул во сне. Чарльз Хэллуэй сделал глубокий вдох. Чуть не
захлебнулся воздухом м-р Дарк. Со всхлипом втянули воздух уродцы. Перевела дух
толпа людей перед помостом.
Ведьма вскрикнула. Джим в музее выдохнул. Вилли на сцене
взвизгнул, просыпаясь.
Человек-в-Картинках заревел, выпуская воздух из легких; он
взмахнул руками, призывая события замереть, застыть. Но Ведьма падала. Ее тело
сухо стукнулось о край помоста и рухнуло в пыль.
Чарльз Хэллуэй медленно, с неохотой, выдыхал теплый, обжитый
в груди воздух. Дымящаяся винтовка зажата в правой руке, глаз — на линии
прицела, но на том конце — только красная мишень и никакой Цыганки.
На краю помоста застыл м-р Дарк. Он впился глазами в толпу и
пытался разобрать отдельные выкрики.
— Обморок!
— Да нет, поскользнулась просто.
— Застрелили!
Чарльз Хэллуэй подошел и встал рядом с
Человеком-в-Картинках. Он тоже посмотрел вниз. Многое можно было прочесть в его
взгляде: и удивление, и отчаяние, и радостное удовлетворение.
Старуху подняли и уложили на помост. Полуоткрытый рот
Ведьмы, казалось, выражал удовольствие.
Чарльз Хэллуэй знал — она мертва. Еще мгновение — это поймут
все. Он внимательно наблюдал за рукой м-ра Дарка. Вниз, еще ниже, коснуться,
проверить, ощутить трепет жизни. М-р Дарк взял Ведьму за руки. Кукла.
Марионетка. Он пытался заставить ее двигаться, но безжизненное тело не
слушалось его. Тогда он призвал на помощь Скелета и Карлика, они трясли и
двигали тело, норовя придать ему видимость жизни, а толпа потихоньку пятилась
от помоста все дальше.
— …мертвая!
— Раны не видно!
— Может, это шок у нее?
«Да какой там шок! — думал Чарльз Хэллуэй. — Боже
мой, неужели это убило ее? Наверное, виновата другая пуля. Может, она случайно
проглотила настоящую? Моя улыбка? О Иисусе!»
— Все о'кей! — воскликнул м-р Дарк. —
Представление окончено! Все в порядке! Так и задумано! — Он не глядел на
мертвую женщину, не глядел на толпу, не глядел даже на Вилли, моргавшего, как
сова днем, только что выбравшегося из одного кошмара и готового провалиться в
следующий. М-р Дарк кричал: — Все по домам! Представление окончено! Эй, там,
гасите свет!
Карнавальные огни замигали и начали гаснуть. Толпа принялась
разворачиваться, как огромная карусель, двинулась, густея под еще горевшими
фонарями, словно надеясь отогреться, прежде чем шагнуть в ветреную ночь. Но
огни продолжали гаснуть.
— Скорее! — торопил м-р Дарк.
— Прыгай! — шепнул отец Вилли.
Вилли соскочил с помоста и поспешил за отцом, все еще
сжимавшим в руке винтовку, убившую Ведьму улыбкой.
Они были уже у входа в Лабиринт. Слышно было, как сзади, на
помосте, топчется и сопит м-р Дарк.
— Карнавал закрывается. Всем — домой! Конец! Закрыто!
— Джим там, внутри?
— Джим? Внутри? — Вилли с трудом понимал
происходящее. — Да! Да, внутри!
Посреди музея восковых фигур, по-прежнему неподвижный, сидел
Джим.
— Джим! — Голос, звавший его, протолкался через
Лабиринт.
Джим шевельнулся. Джим мигнул, вздохнул, встал и неуклюже
заковылял к заднему выходу.
— Джим! Подожди там! Я приду за тобой!
— Нет, папа, нет! — Вилли вцепился в отца.
Они стояли у первой зеркальной стены. Боль снова
немилосердно терзала левую руку Чарльза Хэллуэя, поднималась к локтю, выше, еще
немного, и ударит в сердце.
— Не надо, папа, не входи! — Вилли держал отца за
правую руку.
Помост позади был пуст. М-р Дарк покинул его. Ночь смыкалась
вокруг Вилли с отцом, огни гасли один за другим, ночь густела, наливалась
силой, ухмылялась, выталкивала людей прочь, срывая последних посетителей, как
запоздалые листья с деревьев, гнала по дороге…
Перед глазами Чарльза Хэллуэя перекатывались зеркальные
валы, это был вызов, брошенный ему ужасом. Надо было принять его, шагнуть в
зеркальное море, проплыть по холодным волнам, прошагать по зеркальным пустыням,
прекратить, остановить распадение человеческого "я" в бесконечно
отраженных поворотах. Чарльз Хэллуэй знал, что ждет его Закроешь глаза —
заблудишься, откроешь — познаешь отчаяние, примешь на плечи невыносимое бремя,
которое вряд ли унесешь дальше двенадцатого поворота. И все же он отвел руки
сына.
